Мортал комбат и другие 90-е (сборник) - Евгения Овчинникова

Отдышавшись, я стала соображать, что делать. Вернуть Майку в стадо или увести домой? И каким образом? Корова не собака, ее не увести на поводке. Взять палку и гнать, куда пойдет?

Палок на берегу почти пересохшей речки не было. Я оторвала от куста самую длинную и легкую и осторожно пошла к корове. Она в первый раз подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Вспомнился рассказ дяди Миши о том, как однажды днем Майка отбилась от стада и вернулась, разломав заднюю калитку в щепки.

Майка распрямила плечи и пошла в обход боком, угрожающе переставляя копыта. Я поворачивалась, чтобы не оказаться к ней спиной, а когда корова стала заходить на второй круг, бросила палку. Она ухмыльнулась и остановилась. В голове замелькали картинки из телевизора: на узкой испанской улице бык поднимает на рога замешкавшегося бегуна. Майка сорвалась с места и, дьявольски хохоча, бросилась через речку, взбаламутила грязную воду и скрылась за кустами на том берегу.

Втянув голову в обгоревшие плечи, я ехала обратно. Солнце жгло согнутую от позора спину. Корова побила меня одним взглядом. Хуже было только в гимназии, когда я на глазах всего класса села мимо стула. Класс хохотал так, что учителю пришлось отложить начало урока.

В деревне все вымерло. Велосипед оставлял след в асфальте. Переднее колесо – тонкий и изящный, заднее колесо – толстый и расплющенный. Эти вмятины оставались на улице 9 Мая несколько лет, пока асфальт не заменили гравийкой.

Но меня поджидало еще одно разочарование. В доме, где жили белокурые братья, распахнулась калитка, и из нее вышли Вова и Эд. Я из последних сил распрямила плечи и приняла независимый вид. Плохо управляемый велосипед подвел меня – руль дернулся влево, колесо попало в засохшую грязную колею, и я с шумом рухнула на обочину, поднимая облако пыли. В глазах засверкало.

– Вот корова, – безразлично обронил Вова. Они прошли мимо.

Окончательно разбитая, я отряхнулась и пешком дошла до дома. Там я смазала обожженные лоб и плечи сметаной и засела в прохладной кухне.

В отличие от остальных детей, которых деревенская родня кормила на убой, мне приходилось почти голодать. Не то чтобы тетя и дядя были жестокими и жадными людьми, нет. В доме не было понятия «завтрак» и «обед». Режим питания был одноразовым – готовили только ужин. В остальное время пили чай. К чаю прилагались масло, хлеб и варенье. Фраза «идемте пить чай» могла, однако, означать, что тетя нажарила гору беляшей. Или напекла булочек с начинкой. Ну или вафель, неважно. Главное – чай. Сваренный (так и говорили – «сварить чай») в железном заварнике и разбавленный жирным домашним молоком.

В общем, в холодильнике было пусто и неуютно. В курятнике я нашла пару яиц, сварила и съела их. И запила – да – чаем.

Тетя Маша вернулась как обычно. Я не стала рассказывать об истории, произошедшей после поездки на базу. Мы играли в карты и ждали дядю Мишу. От усталости и переживаний меня сморило. Сквозь сон я слышала, как он вернулся домой, тяжело топает из веранды в ванную и на кухню под ворчание тети Маши.

Сорок лет работы школьным учителем и завучем наложили на тетю пожизненный отпечаток. Она всеми командует и все комментирует.

Дядь-Мишин топот сопровождался бубнением, сквозь сон я слышала:

– Корова сбежала, а он… бу-бу-бу… ребенок один… бу-бу-бу… какой еще культиватор… бу-бу-бу… Михаил, ты что копаешься?.. бу-бу-бу…

Дядя Миша, добродушный толстяк и простой работяга, страдает тугоухостью. И только это, насколько я понимаю, позволяет ему не сойти с ума до сих пор.

– Жуй быстрее… бу-бу-бу… он еще переодеваться вздумал… бу-бу-бу… мотоцикл…

На слове «мотоцикл» я – тыннь! – подскочила с дивана. Сборы переместились во двор, к гаражу. Солнце спускалось к горизонту. Небо еще не краснело, но жара была уже терпимой. Сухой ветер гнал запах мальвы из палисадников.

Дядя Миша молча выгонял из гаража мотоцикл с люлькой. Обстоятельно протирал сидение, стучал по спидометру, заглядывал в бачок для бензина, надевал и пристегивал шлем.

Обстрел комментариями не прекращался:

– Зачем мы, спрашивается, платим пастуху?

– Михаил, тебе бензина хватит?

– Черныш, не мешайся, иди отсюда!

– Нет, ну как это можно – самому гоняться за коровой?! ЗА КО-РО-ВОЙ? Когда есть пастух!

– О, проснулась, красавица. – Она увидела меня спиной.

Стараясь слиться с пейзажем, я прокралась к мотоциклу и надела шлем, надеясь своими глазами увидеть расправу.

– Ты куда это собралась? Он сам убьется и тебе голову сломает. Что я матери скажу?

Дядя Миша наконец оседлал свой «Урал». Я открыла ему ворота и с тоской закрыла их, когда мотоцикл взревел на дороге. Вторая часть охоты на корову грозила состояться без меня.

Но тетя Маша меняла на веранде цветастый халат на лоснящееся трико с лампасами.

– Ты куда? – не поняла я.

– Пойдем ее, дуру, встречать, – непедагогично ответила тетя. – Может, придет со всеми.

Мы вышли через заднюю калитку и оставили ее открытой. Я взяла с собой велосипед, но на нем невозможно было ехать по рытвинам задних дворов. Сломанный звонок звякал, когда я перетаскивала велосипед через кочки.

За деревню, к полю, куда пригоняли коров, вела широкая асфальтированная дорога. Туда стекались людские ручейки со всей деревни.

– Здравствуйте, Мария Петровна, – раздавалось со всех сторон.

Тетя Маша приветливо кивала.

На поле было громко от мычания. Черно-бело-красная коровья масса откликалась на зов хозяев и расходилась по домам. Вились в воздухе тучи комаров. Смачно падали коровьи лепешки. В деревне принято было называть коров по месяцу их рождения:

– Апреля! Сентябрина! Марта!

Наконец мы остались одни на сильно пахнущем истоптанном поле. Солнце сползло к горизонту, окрасив выжженную степь в красный цвет. И когда за спиной стихло мычание, мы услышали рев нашего старого «Урала». Далеко в степи неслась Майка, ее догонял на мотоцикле дядя Миша. С другой стороны по направлению к корове скакал на лошади и размахивал кнутом пастух.

И тут – не вынесла душа поэта! – я вскочила на велик и рванула брать реванш.

– Евгения! – раздался мне в спину недоуменно-встревоженный крик.

Дядя Миша и пастух гоняли Майку туда-сюда без особого успеха. Я замкнула круг. Корова остановилась и мотала головой, соображая, кто из нас слабое звено. Кого она выберет, поняли все одновременно. Майка бросилась на меня (картинка из телевизора: раненый тореадор лежит на поле, истекая кровью). «Урал» взревел наперерез корове. Романтичный и таинственный в красном свете, скакал пастух.

В ужасе от несущейся мощи – вот-вот меня сомнут колеса и копыта – я закрутила педали прямо на Майку. Но на разгоне у старого велика сорвало цепь, меня по инерции выкинуло вперед. Я кувыркнулась через голову и плашмя упала на землю. Правая рука взорвалась дикой болью.