Золотой осел. Апулея. Архетип трансформации - Мария-Луиза фон Франц

В отличие от олимпийских богов, daimones могли быть эмоционально тронуты. Они могли показать жалость или гнев, и были, так сказать, озабочены человеческими делами, и на них можно было повлиять. Используя магию или молитву, можно было оказать на них положительное или отрицательное воздействие. Но кроме того, у каждого был свой idios daimon — свой собственный даймон. Я не говорю «демон»: это слово вызывает негативные ассоциации, что было бы неправильно в нашем контексте, поскольку мы имеем дело с поздним периодом времени — но даймон, греческое слово, который Апулей вполне адекватно переводит на латынь как «гений». С точки зрения Юнга, можно сказать, что это предсознательная форма индивидуальности — предсознательное эго и предсознательная самость — и ядро всей личности.

В Риме человек в свой день рождения приносил жертву своему личному гению, чтобы он мог принести еще один хороший год. Гений делал человека genialis — сверкающим духовностью и жизнью. Естественно, корень этого слова также имеет отношение к genus — сексу — потому он делал мужчину или женщину сексуально сильными, способными к действию, духовно плодовитыми. Он делал человека остроумным, приводил его в хорошее настроение, заставлял его излучать жизненность и чувствовать себя счастливо живым во всех областях — творчески гениальным. Наше конкретное использование слова «гений» очень ограничено. Что же касается женщин, они наделены женским психическим ядром, juno, вместо genius[22].

Если человек культивировал своего даймона, genius-juno, ведя правильную с моральной и религиозной точки зрения жизнь, то, согласно Апулею, он развивал его после своей смерти в положительный образ, который он называет lar. Лары, как римские пенаты, являются домашними богами. В римском доме памяти умершего еще поклонялись. Сын выливал вино для ларов, которые жили в маленьких статуэтках домашних богов, обычно стоявших у очага, которые также олицетворяли духов мертвых. Они должны были повышать плодовитость семьи и защищать дом от повреждения огнем или водой. Они наблюдали за потомками в этом месте как защитники-духи предков. Если человек пренебрегал своим idios daimon, то, согласно Апулею, он становился после смерти лярвой, призраком, злым духом. Поскольку такие духи приносили одержимость и болезни, они должны были быть изгнаны.

В таких верованиях по-прежнему сохранялись старейшие архетипические идеи человечества. Идею, что духи предков становятся домашними духами, можно найти, например, у многих африканских племен, которые держат черепа своих предков в хижине, как неких духов-защитников. Иден, что поведение человека в жизни определяет, станет ли он добрым или злым духом после смерти, присуща более римлянам, хотя существует и у некоторых первобытных племен. В западной Нигерии племена думают подобным образом, но говорят, что хорошее или плохое поведение духа предка зависит от того, насколько человек вел себя в соответствии с их правилами в течение жизни, так что хороший человек становится хорошим духом, а плохой человек — плохим. Но это правило осложняется некоторыми проблемами табу. Например, если кошка или другое нечистое животное прыгнет на труп хорошего человека, прежде чем тот будет похоронен, человек может стать злым духом. По Апулею, однако, только от религиозного и нравственного поведения человека зависит, станет ли даймон ларом или лярвой. Он говорит, что некоторые выдающиеся религиозные деятели, такие, как Сократ и Эскулап, развили своего личного даймона до такой степени во время своей жизни, что он стал фактически их частью. Например, Сократ при жизни имел очень тесную связь с большей личностью, той частью, которая после его смерти останется как его «душа». Выдающиеся религиозные деятели развивали своих даймонов в нечто большее, чем у среднего человека. Они заряжали или загружали потенциал своей бессознательной большей личности до такой степени, что после их смерти их даймон становился своего рода коллективным или местным богом. Этому лару молились не только несколько потомков, поклоняясь предкам, но и многие другие молились или обращались к нему за помощью, так что эти лары стали духами-защитниками целых общин.

Есть бесчисленное множество параллелей этому. Так, сегодня в Египте по-прежнему можно везде увидеть милые маленькие гробницы шейхов. Исключительно благочестивых людей не хоронили на общем кладбище, но ставили им похоронные часовни в пустыне, там, куда могли бы приходить молиться и другие люди, помимо их родственников. Поклонение ларам, как оно практиковалось в Риме, было также зародышем, началом культа «святых» в католической церкви, поскольку оно имеет свои корни частично в этом поклонении посмертному гению выдающейся религиозной личности. В католической церкви все началось с могил мучеников, а затем превратилось в то, что мы сейчас назвали бы культом святых. Оно не становилось частью догмы до XI–XII веков.

Важно более внимательно рассмотреть эту теорию Апулея, потому что, кроме нескольких исключений, она до сих пор серьезно не рассматривалась: в литературных произведениях его труды просто бегло упоминаются, как повторение неоплатонических или плутарховых идей. Мне кажется, что тот способ, которым он представляет их, значит несколько больше. На мой взгляд, это не только вера или теория, но это было то, что он действительно верил в сознание. Если читать это с ключом психологии, можно получить очень значимые картины. Можно сказать, что даймон представляет большую внутреннюю Самость человека. Юнг описывает «Самость» как совокупность сознательного и бессознательного психэ — своего рода ядро или центр, которое централизованно регулирует психические процессы, и которое никоим образом не совпадает с сознательным эго. Индусы, как и некоторые из наших западных мистиков, среди прочего, стремились к прямому переживанию этого ядра и признавали в нём внутреннюю реальность, чаще, однако, оно проецировалось на внешний образ или на даймона-защитника. В конце «Золотого осла», этот даймон или символ Самости появляется в виде бога Осириса, а до этого он уже воплощался в боге Эросе. Осирис был для египтян коллективным богом, но предполагалось, что он также жил в каждом отдельном человеке и что он представлял душу, выжившую после смерти. Согласно Плутарху, Осирис — это даймон. Во всех древних цивилизациях бессознательное рассматривается как внешнее существо, будь то в форме невидимого духа, который сопровождает нас, или проецируется на талисман, или на сумку с лекарствами, или любой другой подобный объект. Гностики называли этого духа prosphyes psyche, дополнительной душой. Тем не менее, особенно в мистериальных культах поздней античности, человек начал постепенно все более и более четко признавать, что имеет дело с внутренним элементом индивидуального чисто психической, но не субъективной, природы. Апулей был одним из первых, кто испытал это глубоко.

В начале книги, герой, молодой человек по имени Луций, решает отправиться в Фессалию, откуда, как говорили, была родом семья его матери. Он скачет на белом коне, и отправляется туда с намерением исследовать колдовство: ведь Фессалия во всей античной традиции считалась местом, где жили известные ведьмы, и где существовали черная магия и оккультные явления. В пути он встречает двух людей, жарко спорящих об истории, которую рассказывает Аристомен, торговец сыром и медом. Это первая вставная история, вместе с теми странными событиями, которые происходят с торговцем и его спутником Сократом. Другой спутник Аристомена кажется твердым рационалистом, который отвергает суеверную бабушкину чушь, о которой говорит Аристомен. Наш герой, Луций, присоединяясь к обсуждению, просит, чтобы историю рассказали заново, и высказывает третью точку зрения. Аристомен верит в нее, сам испытав это, его друг насмехается над ней, рационально аргументируя; а Луций наслаждается ею эстетически, как забавной историей, уклоняясь от решения, является ли она правдой или нет.