Допрос с пристрастием - Дмитриева Марина

Мужские руки притянули меня ближе к себе, сжали так, что даже кости хрустнули. В его голосе почудилась мука, такая же мука, которую испытывала я все это гребаное время. Неужели он до сих пор любит?! Нет, это невозможно!

Мужские губы накрыли мои. Требовательно, властно, поглощающе. Боже… Точно знаю, что этого делать не следует, нельзя выдавать свои эмоции, но не могу — уже не властна над собой. Раскрыла жадно рот, а пальцы сами потянулись к его волосам, запутались в них. Мы припали друг к другу, как две до смерти голодные пиявки. Его руки обнимают, сжимают, вдавливают мое тело в себя. А мир начинает кружиться и лететь куда-то далеко-далеко, в наше прошлое, где не было грязных ужасных тайн, которые я вынуждена хранить. Карпов зарычал, оторвался от моих губ, стал покрывать жалящими поцелуями шею, вылизывая, покусывая мою кожу, словно пытаясь насытиться лакомством. Ну надо же, я живая, живая как женщина. Роберту Евгеньевичу так и не удалось меня убить. Низ живота приятно запульсировал, наполнился жаром, бедра двинулись вперед, желая почувствовать доказательство ответного возбуждения. Мужские губы снова накрыли мой рот, а руки начали лихорадочно шарить по телу, проникая под одежду. Ах, сжали грудь, ах, накрыли лобок через ткань юбки. И мне все равно, что мы в кабинете, куда в любой момент могут войти, хочу сполна выпить свою капельку возбуждения и страсти, ведь я все пять лет замужества точно замороженная была.

В коридоре послышался чей-то смех. Руки Карпова замерли. Нет! Захотелось кричать: «Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся, пусть весь мир подождет! Разве я за эти пять лет ада не заслужила толику удовольствия?!»

Не заслужила… Володя отстранился. В глазах не было больше никаких чувств. Словно тумблер переключил на другой режим. Или мне привиделось?! Они пустые, холодные, чужие. Наверное, такие поцелуйчики просто новый способ разговорить подозреваемую. Смотрит на меня изучающе, словно на новую разновидность какой-то отвратительной твари. Но руку не убрал, она все еще там, накрывает мой лобок, поглаживает, заставляя меня всхлипывать стоном удовольствия.

— Ну же, скажи, Кристи, ты любила своего мужа?

Ненавидела, презирала, боялась… Но произнести эти слова вслух не имею права, ведь тайны никуда не исчезли.

— Лю-лю-била…— губы, возмущенные такой чудовищной ложью, задрожали. Затем вскрикнула, потому что мужские пальцы на лобке судорожно сжалась, вызвав в теле боль. Схватил за волосы. В зеленых глазах даже не злость — ярость.

— Зачем же ты его тогда кочергой по голове?! Я тебя засажу, Кристи, засажу по полной! Ты мне за все ответишь!! Будешь долго куковать в тюрьме, вспоминая наши загубленные тобой жизни.

А теперь боль в душе! Все там скрючивается, бьется в судорогах изощренных душевных пыток. Не плачь, только не плачь, Кристи!

Карпов решительно отошел, открыл дверь в коридор.

— Уведите! Допрос окончен.

Он не сказал «до свидания», не взглянул больше, отдав приказание, подошел к окну, уставившись в его стеклянную гладь. Боялась, что рухну на пол, и до выхода из кабинета придется ползти, но нет, шатаясь, как пьяная, кое-как дошла до двери. Стены коридора, расплываясь, заплясали перед глазами, а долго сдерживаемые слезы потекли по щекам. Смирись, Кристи, любовь для тебя невозможна.

Прирос к этому чертову окну, а в груди бушует столько всего, что, кажется, скоро взорвусь от переизбытка эмоций. Из здания вывели Кристину, сразу же несколько журналистов кинулись к ней, тыкая микрофонами в лицо. Она выглядела потерянной сегодня, когда зашла в кабинет, и точно испытала шок, увидев меня. А поцелуй, что это был за поцелуй! Интересно, Кристина специально вела себя словно смертельно голодная сучка, чтобы потом использовать мое влечение к ней в своих целях? От нее всего можно ожидать. Или же бедняжка так измаялась за пять дней в каталажке без секса? Это предположение тоже вполне правдоподобно, уж кому-кому, а мне прекрасно известен ее темперамент киски-нимфоманки. Швец с конвоирующим парнем сели в машину, а тень меня словно отделилась от тела и полетела вслед за удаляющимся автомобилем, пытаясь хотя бы мысленно догнать ее, отыскать потерянное счастливое прошлое. Постой Кристи, постой, я не могу больше без тебя! Сука! Карандаш, который я держал в руке, под силой воздействия злости, скрючившей мои пальцы, треснул. Тварь продажная, всю жизнь мою перековеркала, переломала меня, словно деревяшку с грифелем! В теле каждая клетка кричит, требуя продолжения близости с ней. Конечно, дали лизнуть наркотик, а потом забрали.

В кабинет зашел Димка Лапугин.

— Ты чего сделал с подозреваемой, вышла вся в слезах?

Она плакала? Кристи… Опять жалеешь ее, слабак? Разве стекляшки достойны любви и жалости?

— Просто обрисовал ситуацию и сколько ей светит. Дамочка, видимо, привыкла чужие жизни воспринимать игрушками.

— В реальности она даже лучше, чем на фотографиях, — продолжил болтать Димка. — В следующий раз, чур, я ее допрашиваю.

Захотелось со всей силы двинуть своему напарнику и другу. Шизик ты, Карпов!

«Лю-лю-била», вспомнилось ее протяжное признание и волна ревнивой ярости, прошедшая вслед по моему телу. Что ж, Кристи, попробуем выяснить, как сильно ты любила своего муженька на самом деле? И что действительно произошло в вашем благородном семействе той пятницей?

— Нужно допросить окружение подозреваемой и убитого, — обратился я к Димке, — родственников, прислугу, друзей, коллег по работе.

— Ищем любовника?

— Что-нибудь да ищем.

***

— Ваша фамилия, имя, отчество?

— Гриценко Галина Михайловна.

Передо мной за столом сидела женщина лет пятидесяти. Немного грузная, с широкоскулым доброжелательным лицом, от которого словно веяло теплом и уютом.

— Сколько времени вы работали у Швец Роберта Евгеньевича и Швец Кристины Сергеевны домработницей?

— Да вот уже два года... Знакомая порекомендовала, раньше она там прибиралась, а потом была вынуждена переехать.

— Что вы можете сказать о вашей хозяйке, Кристине Сергеевне?

— Да что сказать, хорошая девушка, вежливая, всегда поздоровается, спросит, как здоровье. В целом непритязательная, изысков кулинарных не заказывала. Ребеночка только бы ей, а она все с этими рабочими чертежами таскалась, как с малыми детьми.

В самом деле, странно, что за пять лет брака Кристина так и не родила. Хотя нет ничего странного. «Все твои мечты, это так по-мещански, так глупо и точно не для меня. Я не буду сидеть беременная с пирогами в ожидании, когда ты придешь со службы!» Зачем такой холеной сучке детишки? Лишние хлопоты.

— А Роберт Евгеньевич? Расскажите о нем.

— Роберт Евгеньевич — мужчина серьезный и требовательный. Всегда держал дистанцию и смотрел несколько высокомерно, хотя мы ведь практически ровесники с ним. Он даже постарше на несколько лет будет. Вот уж глазастый, не дай бог где соринку увидит. Сразу отчитывал, да так, что себя ничтожеством ощущаешь.