Дразнилки - Александр Александрович Матюхин

Выхину долги. Он уже размышлял о том, как после ужина отправится на городской пляж освежиться. А завтра, пока не ушло настроение, сходит на кладбище, положит цветы на могилы маме и Иван Борисычу. Обязательно нужно сохранить в глубине души чувство светлой ностальгии. Родные люди все же.

У подъезда на лавочке сидела молодежь. Всем лет по пятнадцать, не больше. Из портативной колонки что-то громыхало и рычало. Молодежь, приметив подходящего Выхина, принялась с любопытством его разглядывать. Все загорелые, рослые. Выхин ярко выделялся на их фоне белизной кожи. Он снова втянул голову в плечи. Сейчас кто-то из них откроет рот и…

«Жирный, жирный, поезд пассажирный».

В лицо полетит шарик, наполненный краской, или хоккейная шайба. Дюха Капустин, главный, чтоб его, заводила, вежливо поинтересуется, почувствует ли Выхин боль, если о складки его жира натурально затушить сигарету? А Выхин огрызнется, полезет на рожон, завяжется драка, ну, как драка, избиение, потому что Дюха в здравом уме не попрет на Выхина один. Подбегут его верные друзья (как всегда) с палками и камнями, а дальше… дальше понятно что, можно и не вспоминать.

Вот только Капустин пропал в лесу девятнадцать лет назад. Нет больше тощего курносого заводилы.

– Вы баскетболист, что ли? – спросил паренек с блестящими от геля, лихо зализанными гребнем набок волосами.

– А?

– Большой такой. Из баскетбола?

В их любопытстве не было агрессии. Просто во дворе внезапно появился кто-то выбивающийся из общей обстановки. Огромный – и ростом, и весом – мужик с щетиной, одетый в непонятное, как будто дровосек, выбравшийся из глубин местного леса.

– Ага, баскетбол, – сказал Выхин. – Этот, третий разряд. В «Химках» играл.

Кто-то из подростков удивленно присвистнул. Выхин открыл дверь, протиснулся внутрь подъезда и заспешил наверх. Все ждал в спину шутку про вес и рост. Что-нибудь едкое, злое.

Сами начали, подумал он, мысленно защищаясь неведомо от чего.

У дверей квартиры стояла женщина и давила на звонок. Выхин остановился, хрустнув пакетами. Женщина обернулась, и он ее сначала не узнал, а потом узнал, а потом не поверил, что узнал.

– Элка?

Никто в двухтысячном не называл ее нормальным именем – Алла. Потому что это имя нельзя было упростить, сделать «подростковым». Поэтому прилипло сленговое «Элка». И еще дразнилка была про нахалку. Что-то такое, да.

Они одногодки, то есть Алле сейчас, выходит, как и ему, – тридцать четыре. Выглядит почему-то старше, хотя Выхин не был уверен, что умеет правильно определять возраст по внешности. Изменилась – это без сомнений. Куда-то пропали густые каштановые кудри, вместо них появилась кроткая стрижка на темных волосах, делающая лицо овальным. Вокруг губ морщины, под глазами – коричнево-желтые мешки (как у него самого, впрочем). Располнела в ногах, стала шире, плечистее, коренастее, будто всю жизнь тренировалась крепко стоять на земле. А ведь тогда, в пятнадцать, выглядела легче перышка, талию можно было обхватить ладонью…

– Ты постарел, Выхин, – сказала она, улыбнувшись.

Улыбка осталась прежней.

– А ты все такая же… – он хотел сказать «красивая», но запнулся.

Алла смущенно махнула рукой.

– Давай открывай, путешественник. Впусти даму в дом.

Он впустил. Вдвоем потоптались в узком коридоре. Из одного пакета, неловко поставленного на обувницу, вывалилась банка консервированного горошка. Алла хихикнула басисто – и слышать это было странно – после чего прошла на кухню.

Выхин последовал за ней, внимательно разглядывая, как кот разглядывает нового человека в доме. Ему никак не удавалось сопоставить образ из своих воспоминаний и женщину, усевшуюся на табурет у окна. Разве могли они иметь что-то общее? Элка из двухтысячного никогда не оделась бы в такое – джинсы на широком заду, клетчатая рубашка, армейские ботинки. Утонченная, милая Элка носила сарафаны и платьица, а иногда черненькую такую узкую юбку-карандаш и блузку, вызывая гнев старшего брата и обожание всех мелких пацанов во дворе.

– Ну чего уставился? – добродушно спросила она. – Я тоже, может быть, не верю, что это ты. Щетина на пол-лица, нечесаный. Правда, как был богатырем, так и остался. Ну и глаза, конечно. Классные у тебя, Лёва, глаза, их не изменишь.

В ее голосе, показалось Выхину, была типичная женская теплота. Мамина. Так родители встречают уставшего ребенка, вернувшегося с экзаменов. Сразу захотелось что-нибудь рассказать, про жизнь, про то, где шлялся все это время, про проблемы и невзгоды. Всё-всё.

– Я тебе шесть телеграмм по разным адресам отправляла, – продолжила Алла. – Переезжать любишь.

– Не сидится, – сказал он, – на месте.

Алла продолжила, хотя Выхин не просил, разглядывая что-то в окне:

– Пришлось взять похороны на себя. Мы с Иваном Борисовичем дружили, он мне по работе помогал, ну и всякое разное по мелочи, знаешь. Гроб, значит, заказала. Место на кладбище. Крест деревянный, одна штука. Поминки. Друзей у него немного было, но собрались. Человек десять. Что еще? Прибралась, как видишь. Грязно было. Что-то не успела, ну, думала, никто не приедет. У Вани никого не осталось из родственников, кроме тебя. Что еще? Завещание у нотариуса. Тебе надо в наследство вступить в течение полугода. Ты же, это, официально усыновлен. Адресок дам, смотайся оформи. – Она загибала пухлые пальцы, кое-где на фалангах зажатые невзрачными серебряными кольцами. Обручального не было. – Что еще, дорогой? Ах да. Угостишь даму чаем?

– Конечно, конечно.

Он нелепо засуетился, включил чайник, достал из пакета пачку печенья, раскрыл.

– Я только со смены, – сказала Алла, развалившись на табурете. – Ну, расскажи, где шлялся все это время? Зачем приехал?

– На похороны приехал, – соврал он. – Из Тобольска.

– В Тобольск телеграммы не было.

– Добрые люди сообщили.

– Через две недели после похорон?

Они несколько секунд разглядывали друг друга, и Выхину все отчетливее не нравилась новая Алла, повзрослевшая болтливая баба в армейских штанах. Он захотел быстрее выставить ее за дверь и больше никогда не встречать. Зашипел чайник, выплевывая из изогнутого носика капли кипятка.

– Не ври мне, Выхин, – сказала Алла негромко. – Не знал ты ничего о похоронах. Приехал за помощью, да? Не к кому больше было, вот и вернулся к нам. Ни денег, ни работы, ни жилья. Только отчим остался.

– Вот ведь как получилось, – развел руками Выхин, не подтверждая, но и не отрицая.

– Что у тебя такого страшного стряслось в жизни, что ты бегаешь по городам туда-сюда?

– Может быть, мне комфортно именно так. Когда не привязан к какому-нибудь одному месту. Могу уехать в любой момент куда глаза глядят. Дух путешественника во мне. От мамы.

– Но ты все же здесь.

Выхин решил сменить тему.

– Говоришь, Иван Борисыч на меня завещание составил? – спросил он.

– Все движимое и недвижимое, – кивнула Алла,