Магазинчик моего дедушки - Шермин Яшар

• Мустафа-аби не просит халвы, но я должна дать ему и халвы. Но при этом не каждый раз, а иногда. Интересно, когда давать надо, а когда нет?

• Я знаю, что Мустафа-аби беден, но все равно беру с него деньги. Причем делаю это для того, чтобы он не чувствовал себя неудобно.

Когда я вижу, что Мустафа-аби направляется в бакалею, мне хочется провалиться сквозь землю. У меня начинают дрожать коленки, я не знаю, что мне делать и как себя вести. После того как он уходит, я сажусь на сахарный сундук и думаю о том, как он будет есть то, что купил.

В моем воображении Мустафа-аби садится один-одинешенек под большое дерево, разворачивает газету, кладет на нее сто граммов оливок и сто граммов сыра и начинает есть. Потом я начинала плакать. На следующий день Мустафа-аби приходил снова…

Однажды я вот так сидела на сахарном сундуке и плакала, и мне в голову пришла бесподобная идея. Если Робин Гуд отбирал у богатых и отдавал это бедным, я тоже так смогу. У меня для этого есть все, что нужно. Был бедняк, богача найти было просто, еще у меня была долговая тетрадь…

«Считай, дело сделано!» – подумала я, и мне сразу стало весело.

На следующий день Мустафа-аби пришел снова. И опять попросил пятьдесят граммов оливок, пятьдесят граммов сыра и один хлеб.

Я сказала:

– Мустафа-аби, дедуля сказал, чтобы я отвесила тебе кило оливок и кило сыра, а вы с ним потом рассчитаетесь. Ходжа Ремзи решил сделать благое дело или что-то вроде этого. Так он сказал.

Мне очень нравилось это выражение. Иногда кто-то приходил, разговаривал с дедулей о чем-то, а потом произносил: «Потом рассчитаемся». Значит, это было что-то хорошее. Я подумала, что если я так тоже скажу, то ничего плохого не случится.

Ходжа Ремзи о-о-очень богат. Именно поэтому он бы в жизни не заметил, если бы я в долговую тетрадь записала на него килограмм оливок и килограмм сыра. А если он занимается благотворительностью, то почему раздает именно сыр и оливки и делает это через магазинчик? Об этом я сильно не задумывалась. Мустафа-аби тоже не задумался. Просто взял все и ушел.

В последующие дни он покупал только хлеб. Я была невероятно счастлива и горда собой. Через три недели, когда Мустафа-аби снова пришел за оливками и сыром, я проделала тот же номер. И с гордостью записала деньги за килограмм сыра и килограмм оливок на счет ходжи Ремзи. И, хорошенько осмелев, халву тоже записала. Мустафе-аби отдала целый килограмм халвы. Мустафа-аби посмотрел на меня вопросительно.

– У ходжи Ремзи внук родился. Он сказал, чтобы мы дали халвы Мустафе, и добавил: «Пусть кушает сладкую халву, и ему будет приятно», – выкрутилась я.

Он улыбнулся. Я тоже. Все-таки я очень сообразительная!

Однажды я застала дедулю с ходжой Ремзи спорящими над долговой тетрадью. Ходжа Ремзи говорит: «Я не брал». Дедуля отвечает: «Тут написано, что брал». Ходжа Ремзи продолжает оправдываться: «Да не брал я! Мы сыр и оливки из Бурсы привозим». Дедуля парирует: «Ремзи, если ты не брал, зачем же нам писать тогда, что брал?»

«Смотри-ка, богатенький какой, не нравятся ему наши оливки и сыр!» – подумала я. И такая злость взяла меня на ходжу Ремзи, что я так и стреляла зло на него глазами. И тут мои злые взгляды перехватил дедуля.

– Это твой почерк? – спросил он.

«Нет, это почерк Робин Гуда», – хотела сказать я, но вместо этого просто кивнула.

А дальше было вот что.

– Это ты написала?

– Да.

– Ходжа Ремзи покупал сыр, оливки и халву или нет?

– Не покупал.

– Зачем ты тогда написала, что покупал?

– Потому что он богатый.

– Тебе-то что, внучка, ты его наследница, что ли?

– Нет. Я это написала не потому, что просто захотела. Я отдала сыр и оливки Мустафе-аби.

– Какому еще Мустафе?

– Ну, странному Мустафе, у которого все по пятьдесят граммов. Просто это мучение каждый раз взвешивать ему по пятьдесят граммов. Вот я и отвесила ему сразу кило сыра и кило оливок. А долг записала на этого, потому что он богатый. Я же благое дело сделала.

– Благое дело на свои деньги делать надо! На чужие деньги это уже не благое дело!

– Перепиши этот долг на меня, дедуля. Я пойду попрошу денег у своего другого дедули и оплачу тебе долг, – сказала я и выбежала из бакалеи в слезах.

Вообще-то, прием этот я знала давно. Что за прием? Я сталкивала своих дедушек между собой. Они оба от этого очень раздражались. Когда я говорила по праздникам: «Хм, значит, ты столько денег мне даришь? А другой дедуля мне столько-то подарил», оба дедули сразу повышали ставки на денежные подарки. Этот прием сейчас снова сработал.

– А ну, вернись. Извинись перед ходжой Ремзи. А странному Мустафе отнеси сыр и оливки, он привык к такому теперь. И к долговой тетради больше не прикасайся!

– Больше не прикоснусь! – сказала я и достала свою тетрадь под названием «Некоторые важные темы, на которые следует обращать внимание детям при общении со взрослыми», куда записала четвертый пункт.

Пункт 4

Не учи взрослых делиться.

Пока бедняки едят в одиночестве под деревом по 50 граммов оливок, пусть богатеи съедят друг друга из-за денег.

Дылда Мурат

Хоть мой проект вишневой минералки и не превратился в прибыльный бизнес, напитки в летние месяцы продавались неплохо. Настоящая же бомба случалась тогда, когда мы начинали сезон мороженого. Летом мы убираем печку, которая стоит на своем месте всю зиму, и дедуля взгромождает туда огромный холодильник с мороженым. Рядом с ним дедуля ставит много-много рожков, а мороженое покупает у мороженщика: сливочное и шоколадное.

Да, у него бакалея, но, когда было надо, бакалея могла превращаться и в лавку мороженщика.

В первый же день, когда в бакалее появлялось мороженое, дети бойко разносили эту новость: «В магазинчик мороженое привезли-и-и!»

И тут же налетали в лавку. Мы всем давали по шарику разного мороженого. Я вообще не понимала, как можно так сходить с ума по мороженому.

Быть по другую сторону прилавка – интересное чувство. Я протягивала детям рожки, брала у них деньги и при этом не забывала напоминать: «Иди воды попей! Не забудь воды попить!» А про себя все думала: «Мы бакалейщики или мороженщики? Мороженщики или родители? Зачем это я им о воде напоминаю?» Первую неделю дети ели мороженое постоянно, потом продаж становилось меньше. Наверное, они наедались.

Холодильник с мороженым работал от электричества, то есть если электричество отключали, то через несколько часов от мороженого могло ничего не остаться. Оно бы просто-напросто растаяло. Именно поэтому отключения электричества летом ужасно раздражали дедулю. Он и так целыми днями искал, на что бы ему пораздражаться, ну а если отключали электричество, превращался в настоящий порох. Когда электричество отключают, дедуля достает из холодильника коробки с мороженым, кидает их в машину и едет в ближайший райцентр, чтобы положить в работающий холодильник. И ждет там, пока нам опять не дадут электричество. Когда же оно появляется, мы звоним туда, где сидит дедуля, и зовем его обратно.

Дедуля в такое время всегда был на нервах. Я же из-за этой его суеты очень расстраивалась. Мне очень хотелось собрать всех деревенских детей и сказать им: «Вот, посмотрите, что приходится переживать моему дедуле только ради того, чтоб вы съели по шарику мороженого. Идите купите у него мороженого и поцелуйте моему дедуле руку, скажите ему спасибо». Но этого я, конечно, сделать не могла. Потому что покупатель всегда был прав. Не пойму почему, но он всегда-всегда был прав!

Однажды летом мои мама с папой привели меня в луна-парк. И разрешили прокатиться на трех аттракционах. Как же меня бесят эти ограничения, которые придумывают взрослые! Я и так прихожу сюда раз в жизни, дайте же мне вдоволь покататься! Что еще за ограничение в три аттракциона, а?

Ладно. Села я на врезающиеся друг в друга машинки, на гондолу. На третий не захотела. Бесит? Да! Не хочу, сказала им, не надо мне. Раз уж мне можно прокатиться только на трех аттракционах, одним своим шансом я не воспользуюсь. По-своему я хотела сказать им: «Да, представьте, я щедрее, добрее вас». Я прямо-таки учила маму с папой человечности. Но никто не впечатлился, конечно же. «Ладно, – сказали они. – Не хочешь –