Старомодная манера ухаживать - Михайло Пантич

В пятницу он забежал ко мне в кабинет, он спешил, он сказал мне, что в эти выходные должен был посетить обездвиженного отца в доме для престарелых в Делиблате, а бывшая супруга попросила его в субботу сводить дочку пообедать, потому что сама поедет к матери помочь все приготовить к празднованию дня святого их семьи, и теперь у него никак не получается все согласовать и все организовать. У него не было времени ни для дыхания, ни для артикуляционных упражнений, он пришел только, чтобы показаться. После этих слов он стал мне еще ближе. Доктор Ненад Пенджер констатировал, что терапия результатов не дала и что ее следует повторить, но надвигаются праздники, рабочими были только следующий понедельник и вторник, а дальше — до следующего воскресенья. Он не знал, что делать. Его голос стал горловым и немного надтреснутым, работы здесь было не для одного, а для двух докторов и для меня.

Пару минут я молчала, у меня не было сил что-либо предложить ему, просто я не могла перешагнуть через себя, со мной такого никогда не случалось, и теперь я была в миллиметре от этого, и в тот момент, когда я действительно хотела сказать ему, что не нужно так просто от меня отказываться, он, к счастью, и тоже в какой-то нерешительности, сказал, что все равно хотел бы снова увидеться со мной, в кабинете или за его пределами. Я облегченно вздохнула, про себя, едва ощутимо. Прошлой ночью, слушая, как моя мама, в соседней комнате, во сне пускается в разговор с кем-то неизвестным, понятия не имею, кто это, я никак не могла заснуть, поскольку не могла себе простить того, что держалась так отчужденно, что не ответила ему, а ведь он, я это видела, ждал моего ответа. Да-да, очевидно я все знала, но ничего не понимала. Ха, это профессор в самом деле хорошо сказал, это относилось и ко мне. Я только пожала плечами:

— Когда вам будет угодно, — сказала я ему, — сами видите, что вам необходимо дополнительное лечение. Я работаю и в понедельник, и во вторник, коллеги перенесли часы приема или взяли дни в счет отпуска, а у меня столько дел, что это было бы излишним, — лгала я. Нигде мне не было так скучно, как дома, больше всего на свете я ненавижу, да, именно так, ненавижу эту невыносимую глухоту праздничных дней, когда город пустеет, а наша новобелградская многоэтажка тонет в безвестности, ложится на десять тысяч метров глубоко на дно бывшего моря. Само слово говорит за себя: праздник, праздный день, в этот день человек ничего не может с собой поделать, это меня выбивает из колеи, я люблю, чтобы часы были заполнены, люблю работать, чтобы не наложить на себя руки, чтобы не думать о страхе, не думать о себе.

— Хорошо, — обронил он неуверенно, надтреснутым голосом, — я постараюсь прийти в понедельник, хотя мне это неудобно: слишком много неотложных дел, в самом деле всё так некстати. Если не успею, значит это знак, что я не смог все организовать, приезжает моя сестра из-за границы, везет с собой оборудование и лекарства для отца, я должен снова ехать в Делиблато, отвезти все это. Может, у меня получится во вторник, но в городе это уже будет сумасшедшее время. Ехать придется по пробкам, потеряю полдня.

— Приходите как сможете, в эти два дня в любое время, я смогу как-нибудь сдвинуть расписание. Я не хочу вас пугать, доктор Ненад уже сказал вам, если не залечить повреждения и если на ваших голосовых связках образуются узлы, придется оперировать.

— Понимаю, этого мне действительно не нужно. Как-нибудь успею, хорошо, что я приехал. Если это будет в конце вашего рабочего дня, мы могли бы пойти куда-нибудь пообедать.

Глухо, тишина.

* * *

Предпраздничный понедельник, утро. Спала я плохо, только перед рассветом вздремнула час или два, кто-то неизвестный звал меня в этом сне, я ничего не запомнила, я не помню снов. Теперь я стою в коридоре, перед большим зеркалом, и рассматриваю себя, с некоторых пор мне стало очень важно, как я выгляжу. М-да, неплохо, хотя не успела покрасить волосы, я начала седеть в двадцать пять, из-за отца, все равно, будь я мужиком, окликнула бы себя на улице. Не хочу думать о том, увижу ли я его сегодня, мне достаточно того, что я знаю — я этого хочу. Я целую маму, которая после ночных кошмаров сидит в кухне за столом и на маленьком телевизоре смотрит первые утренние новости. Через несколько минут я вливаюсь в транспортные потоки города, когда буду переезжать через мост, увижу реку, она никуда не спешит, спокойно течет каждый день, включая и понедельник.

Я не знаю, почувствую ли себя несчастной, если он не придет, и будет ли мне от этого больно, скорее всего, это неизбежно. А ведь было достаточно просто кивнуть головой. Я этого не сделала, что ж поделаешь. Но я это как-нибудь решу вот только наберусь сил. Я же самая организованная в мире женщина.

Перевод

Юлии Созиной

Эта моя сестра просто что-то удивительное. Совершенно особенное. Никогда не знаешь, что у нее на уме. Я не знал этого и тогда, когда рос рядом с ней, много лет назад, и не уверен, что знаю теперь, когда мы видимся редко. Но думаю я о ней постоянно. Ну, сами знаете, какой бывает любовь между братом и сестрой и все, что ей сопутствует: ссоры, милые мелкие пакости, недоразумения, каждодневный обмен колкостями и постоянные придирки, но при всем этом никакой ненависти, напротив, какая-то необъяснимая верность, сопровождающаяся довольно сильной взаимной ревностью. Несколько месяцев назад она переехала в другой город, на юг страны, в многоязыкую среду, нашла там себе нового мужа, он старше ее лет на пятнадцать, приличный человек, вдовец, пенсионер, в прошлом трудился в какой-то небольшой мастерской. Я, когда узнал про него, подумал, вот, наконец-то Аля, так ласково зовут ее родственники, получит то, чего всегда хотела.

Прежде, чем рассказывать дальше про мою вечную неуверенность в ней, нужно кое-что объяснить. Аля любила выходить замуж. В ее случае это можно было приравнять к сильной простуде. Выйдет из дома и простудится, либо влюбится. Я выхожу замуж, говорит. И выходит, а что вы думали. В первый раз мы с мамой обрадовались. Мама — преподавательница истории, науки очень поучительной. Первый муж мамы, Алин отец, умер, когда той было три года. Потом прошло много времени, Аля превратилась в девушку, самую красивую в нашем квартале и на всех ближайших улицах, которые входили в границы моего детского мира.

И тут в нашем доме появился новый мужчина, мой будущий отец, а потом родился я. Этот мужчина, мой так называемый отец, покинул нас, когда мне было полтора года. Я не помню его даже туманно, не знаю, жив ли он, существует ли. Мама и Аля о нем никогда ничего не рассказывали, скорее всего, чтобы защитить меня от боли и унижения. Но, судя по всему, и я готов поклясться в этом на уголовном кодексе, дело было в том, что этот придурок раскатал губу на мою молоденькую и хорошенькую сестру, у него потекли слюни, как и у всех мужиков, и между ним и мамой тут же все было кончено. Мы остались втроем, в небольшой квартирке в Новом Белграде, на верхнем этаже Китайской стены, так местные жители прозвали наш дом. Я рос рядом с моей златовласой сестрой, разница в возрасте была у нас четырнадцать лет, это такой срок, за который мир успевает дважды измениться, и с усталой и очень грустной мамой, за спиной которой была смерть Алиного отца, которого она действительно любила, и неудача с донором спермы, благодаря чему родился я.