Школа для негодяев - Дэнни Кинг

«Но ведь еще светло! Все ребята играют на улице».

«Меня не волнует, что делают другие дети. Ты — мой ребенок, поэтому будь добр слушаться».

Пять минут спустя:

«Уэйн! УЭЙН! Что ты делаешь на улице в пижаме?! Марш домой и немедленно ложись в постель. Если мне придется звать тебя еще раз, получишь на орехи».

Иногда так:

«Убери локти со стола и прекрати кривляться. Ты сидишь за обедом, а не за завтраком».

И часто:

«Не чтокай, а попроси извинения!»

«Что?»

И еще чаще:

«Вытащи руки из карманов!»

С обычным добавлением:

«И прекрати пялиться на ту леди».

А порой так:

«Выключи телевизор. На сегодня вполне достаточно».

Увы, всю свою жизнь я, точно пони, ходил по кругу и без конца выполнял приказы любого, кто был выше и глупее меня.

Забавно, что Джинни относилась к таким вещам совершенно спокойно. Забавнее, однако, что над ее ухом зудели раз в десять меньше, чем над моим. Жуткая несправедливость!

А знаете, что самое обидное? Все мои поступки оценивались по стандарту, заданному Джинни. Сестрица подняла планку еще до того, как я надел свои первые штанишки. Что бы я ни совершил, Джинни уже делала это прежде и лучше меня — либо, наоборот, мне указывали, что «Джинни никогда так не поступила бы». Разумеется, не поступила бы, но какое это имеет значение?

Вы, наверное, решите, что, имея такую умную, послушную и милую дочь, мои родители проявляли снисхождение к своему, мягко говоря, невыдающемуся, упрямому и грубому младшему сыночку, да? Как бы не так! Наоборот, со мной обращались строже, чем с большинством сверстников, которым, в отличие от меня, не надо было тянуться к недосягаемым высотам, подражая идеалу. Скажете, это справедливо? По-моему, нет. Ужасно, чудовищно несправедливо.

Последний тому пример — Мидлсбро.

— Я не веду себя агрессивно! — рявкнул я на сестрицу. — И не обязан никого слушать. Ненавижу вас всех! И еще — знаешь, что? Я видел каток, где…

Высказаться до конца я не успел, так как в этот момент через прорезь почтового ящика на пол упало несколько писем. Джинни с готовностью вскочила из-за стола, чтобы поднять их. Как обычно.

— Извещение от кредитной компании, макулатура, счет за телефон, опять макулатура, письмо для Джинни от друга по переписке, — комментировал старик, просматривая почту.

Я сидел, подперев ладонями подбородок, и изо всех сил старался не завыть от скуки.

— Опять какая-то ерунда… О, каталог товаров для дома «Уикс»! Полистаю позже. Еще макулатура… А это что? «Школа Гафин для трудновоспитуемых подростков»… Письмо из Лондона?

— Из Лондона? — в один голос переспросили мамаша и Джинни.

Я поднял голову и сделал охотничью стойку. Папаша вооружился ножом для бумаг, выполненным в форме миниатюрного самурайского меча.

— Из Лондона, хм-м… — пробурчал он.

Уважаемые мистер и миссис Банстед!

Сообщаем, что школа Гафин для трудновоспитуемых подростков имеет возможность принять вашего сына Уэйна в число учеников. Начало учебного года — 15 августа. Мы специализируемся на коррекции поведения трудных подростков и уже много лет добиваемся высоких результатов. Особо отметим, что все наши воспитатели — бывшие выпускники школы Гафин, знающие проблемы молодежи гораздо глубже, нежели преподаватели обычных школ,

— прочитал мой старикан.

Это заведение показалось мне еще гаже, чем Мидлсбро: я представил, как кучка слюнявых педиков заставляет нас изливать душу друг перед дружкой.

Наша школа — самое маленькое учреждение подобного типа в стране. Одновременно в школе обучается не более двадцати человек, что позволяет уделять больше времени и внимания каждому подростку.

Вероятно, вам предлагали места и в других учебных заведениях, однако еще раз хотим обратить ваше внимание на тот факт, что мы специализируемся на перевоспитании проблемных подростков и выбрали вашего сына из более чем пятисот кандидатур, поскольку искренне убеждены, что сможем помочь Уэйну изменить его жизнь к лучшему.

Школа Гафин финансируется из частных фондов, а также имеет поддержку со стороны государства, поэтому обучение совершенно бесплатное. Среди прочего, у нас не практикуются так называемые «скрытые» виды платежей, о необходимости которых в большинстве учебных заведений вам сообщат лишь после того, как вы запишете туда своего ребенка. С нетерпением ожидаем встречи с вами и особенно с Ушном.

С уважением, Джон Грегсон, директор.

— Что еще за скрытые платежи? — всполошилась мама. — В Мидлсбро ни о чем подобном не говорили!

— Пожалуй, я позвоню этому мистеру Грегсону, — объявил папаша и пошлепал к телефону.

— Но ведь мы уже оформили бумаги Уэйна в Мидлсбро, — напомнила родительница.

— Если местные умники решили выбить из меня лишние денежки, этот номер у них не пройдет!

— Кроме того, если Гафин — лучшая школа в стране, Уэйна стоило бы туда записать, — подала голос сестрица.

— Что? А, ну да, конечно, — согласился папаша.

— А мое мнение кого-нибудь интересует? — наконец не выдержал я, на что последовало единодушное:

— Нет!

Три дня спустя я сидел перед кабинетом Джона Грегсона (верней, мистера Грегсона, как мне было велено его называть) и развязно болтал ногами, чтобы подействовать на нервы сидящей напротив секретарше, пока старый козел, в чьем доме я жил, общался с самим мистером Какашкой.

Не знаю точно, что там лепил папаша, наверняка что-нибудь вроде: «Не стесняйтесь лупить этого засранца, мы не станем поднимать шума», а Грегсон предпринимал попытки изучить генофонд семейки Банстед с обеих сторон.

— Конфетку хочешь? — секретарша устремила на меня ледяной взгляд.

— Ага, кидайте.

— Прекрати раскачивать ногами и получишь конфету, — предложила она сделку.

— Не пойдет, — ухмыльнулся я и продолжил свою забаву, довольный тем, что сумел вызвать раздражение секретарши.

— А если я покажу тебе грудь, прекратишь?

Мои ноги замерли в воздухе.

— Чего?

Несколько секунд я молча таращился на тетеньку за столом, в то время как мой мозг проводил скоростную проверку системы на предмет исправности слуха, но прежде чем я успел что-либо ответить, дверь в кабинет открылась, и выкатились мои предки, не переставая пожимать руку Грегсону.

— Отлично, отлично, — как заведенный, повторял отец.

— Было очень приятно познакомиться, — вторила ему мамаша.