На службе зла. Вызываю огонь на себя - Анатолий Матвиенко

Давка на вокзале напомнила о Ходынском поле. Генерал вздрагивал от обращений: «не толкайтесь, товарищ» или «пропустите, товарищ». Выход из здания вокзала оцепили военные, бронемашина наставила пулеметы на толпу. Поезд опоздал и прибыл лишь к вечеру. Вождь мирового пролетариата, как скромно именовал себя оратор, за отсутствием трибуны забрался на броневик.

Тысячи человек смолкли как один, когда невысокий человечек в кепке произнес короткую эмоциональную речь. Никольский вник в сказанное и похолодел. Сбываются самые неприятные предсказания Шауфенбаха. Ленин заявил лозунг «никакой поддержки Временному правительству», призвал народ взять власть в свои руки и прекратить войну с Германией. Главное — без наукообразности и ораторского аристократизма: истинно «народный» вождь говорил предельно примитивно, его поняла бы и кухарка. Последние слова потонули в многоголосом реве, и новоявленный российский бонапарт слез с брони, исчезнув из поля зрения.

Тут же последовала реакция. Генерал прочитал в газетах, что в РСДРП единства нет и в помине. Большинство социал-демократов и другие левые партии сразу осудили антипатриотические призывы, а на улицах Питера прошли стихийные протестные акции. Ульянова открыто назвали немецким шпионом, потребовали арестовать и расстрелять.

Неугомонный Никольский, вспомнив жандармские приемы, прихватил липовый мандат от Брест-Литовской ячейки социал-демократов и отправился на ночное сборище РСДРП в особняк Кшесинской. Затерявшись в депутатской массе, он снова прослушал Ульянова. На этот раз, находясь среди однопартийцев, тот говорил еще более резко и гораздо пространнее.

Ленин провозгласил, что большевистские радикалы, они же — коммунисты, смогут в короткое время возглавить народные массы, свергнуть Временное правительство и получить легитимную власть через Учредительное собрание. В особняке собрались люди думающие, а не бунтарски настроенная толпа, как на вокзале. Бонапартика не освистали, но и не поддержали.

На выходе один из охранников, колоритный еврей в кожаной куртке и с «Маузером» на ремнях, попросил «товарища» предъявить мандат, затем что-то спросил по-польски.

— Брест-Литовск представляете и польский не разумеете? Пройдемте, товарищ жандарм.

Досадуя, что глупо провалился, Никольский оказался заперт в каком-то подвале без мандата, оружия и денег. В течение суток подвал заполнился такими же подозрительными личностями. Отведав не слишком калорийной баланды, генерал был вызван на допрос.

Тот же персонаж, что опознал его на выходе из дворца, и благообразный господин с повадками присяжного поверенного обрушили массу вопросов касательно службы в карательных органах старого режима, личном участии в репрессиях и т. д. Попытки сослаться на решение ЧСК не возымели ни малейшего эффекта.

— Мы судим вас не по буржуазным законам, а на основании революционной справедливости, — заявил социал-демократ с маузером. — Облегчите душу напоследок, гражданин жандарм.

Вот так. Уже и суд, и последнее слово. Тут встрял присяжный.

— Вы знакомы с Александером фон Шауфенбахом?

— Приходилось встречаться.

— Когда?

— До войны и неделю назад.

— Он германский агент. На каких условиях он вас завербовал?

— И не пытался. Расспрашивал про старых знакомых.

— Ну-с, вы таки упустили последний шанс. Решением Петросовета вас расстреляют за преступления против трудового народа.

— Какая глупость! Я требую суда и адвоката.

— Требовать никто не мешает. Увести.

Вторые сутки в подвале. Ухмылки охранников на просьбу написать письмо жене. Баланда, хлеб, вода. Наконец, Никольского вывели во двор.

Серое весеннее небо Питера, который всегда остается Санкт-Петербургом, как бы его ни переименовывали горе-патриоты. Серая обшарпанная стена, три революционера с «Наганами». Даже страшно не было, лишь разочарование от нелепицы, что так бездарно погиб.

— Товарищ Отрощенков! Имею распоряжение товарища Церетели о дополнительном допросе этого гражданина.

— Успели, — ухмыльнулся тот, к которому обратился новоприбывший. — Иначе только дырки бы посчитали на жандармской морде.

На этот раз арестант удостоился поездки на авто. Разболтанный и гремящий от скверного ухода черный «Руссо-Балт» доставил его к доходному дому у набережной Фонтанки. Молчаливые конвоиры препроводили смертника на второй этаж, где в людном и прокуренном помещении сновали такие же революционно озабоченные люди — стремительные, решительные и вооруженные. Отдельная спаленка, превращенная в кабинет, содержала большой дубовый стол, за которым восседал фон Шауфенбах собственной чужеродной персоной.

— Присаживайтесь, товарищ э-э… Тишкевич, как вы написали у себя в мандате. Решили поиграть в тайного агента на свой страх и риск. Понравилось?

— Не могу утверждать. Полагаю, спасением от расстрела обязан именно вам?

— Можете не благодарить. Считайте маленьким презентом. Но такие знаки внимания делаю всего раз. Дальше мы вместе или нам окончательно не по пути.

— Все-таки не могу поверить, что меня или моих сокамерников так просто расстреляли бы. Вы же говорили, без якобинцев — сразу в империю.

— На самом деле, пока не расстреливают. И очень зря. Из слишком мягких лап добыча, как правило, ускользает. Но вас бы точно казнили. Вы — исключительная фигура, второе лицо в жандармском корпусе. Так сказать, олицетворение пороков режима.

— Мы действовали по закону.

— Именно поэтому сейчас любая революционная сволочь имеет право вас поставить к стенке без суда. Если бы не играли в законность, а сгоняли бы нечисть на каторгу, мне не пришлось бы ломать голову, как восстановить Россию хотя бы с большевиками во главе. Итак, времени больше нет. У вас два выхода — бежать из Питера или служить большевикам по моей программе. Не забывайте, решение Петросовета о казни царского сатрапа никто не отменял.

— Вы по-прежнему верите в Ульянова? Местные социал-демократы его не слишком хорошо приняли.

— Я вам больше скажу. На следующий день после вашего героического шпионажа раскол случился и среди большевиков. Ленина поддерживает несколько человек в редакции партийной газеты и дюжина вернувшихся с ним политэмигрантов. Без нашей помощи ему никак. Нужно обеспечить его приход к власти в течение года.

— Ленинцы объединят Россию?

— Да, кровью. А вот на их место через какое-то время придут гуманные силы.

— Когда?

— Не будем загадывать. Вряд ли скоро. Отвечайте — вас проводить до дома или остаетесь?

— А войдя в дело, больше из него не выйду.

— Не драматизируйте. Мне подходят только сознательные и добровольные помощники. Кроме используемых втемную. Учтите, наша задача ограниченная, привести их к власти да помочь на начальном этапе. Если негодяйчики дальше справятся сами, мы отвалим в сторону.