Слуги тьмы - Элен Варрон

Повернувшись мордой к лесу, Сат Аш тоже издал оглушительный рев. Даниэль разрезал клинком ремень, которым были стянуты лапы пса. На этот раз они бросали не лассо — просто ремень с тремя хвостами, к каждому из которых привязано по камню. Такая снасть обвивается вокруг ног зверя и прочно его держит.

— Домой! — велел он Сильверу, и пес неуклюже запрыгал к хижине.

Вой лемутов отдалился, затем смолк. Умолк и Сат Аш, затихли лорсы в загоне. Даниэль прислушался к ошарашенному молчанию леса, похлопал лорса по мохнатому боку.

— Молодец, пар… — Он осекся. Издалека, на границе слышимости, вновь долетел молящий зов. Даниэль невольно шагнул к непроглядной мгле Тайга. Опомнился. Сердце колотилось, его стук гулко отдавался в висках. Да что же это? Кто там такой? Каким образом это существо связано с лемутами?

Он перевел дыхание. Кстати, о лемутах. Что это за новости — охота на домашний скот? Сперва они пробуют увести лорсенка, затем — собаку. Глядишь, так и на человека покусятся. Какого рожна им надо? Что за выходки Нечистого?

Даниэль неуверенно помолился. Он не слишком-то верил в помощь Небесного Отца, куда больше полагаясь на меч, Сат Аша и свою сообразительность; особенно сильно его вера пошатнулась, когда Господь допустил гибель Элисии. Однако сейчас очень хотелось, чтобы кто-нибудь его поддержал и надоумил, что делать.

Что делать? Перво-наперво сообщить о происходящем в Атабаск, подсказывал здравый смысл. А кровоточащая, так и не залечившая рану душа говорила: нет!.. Завтра мы отправимся в Тайг — искать того, кто молит о помощи.

Тот ноябрьский день, полтора года назад, был печальным и радостным одновременно. Печальным — потому что приходилось расставаться с подросшими лорсятами; радостным — оттого, что Даниэль сдавал киллмену, начальнику Стражей Границ, будущих боевых лорсов. Их было четыре — четверо неугомонных озорников, которые сегодня или, в крайнем случае, завтра обретут хозяев. Именно сейчас, когда лорсятам только-только исполнилось по шесть с половиной месяцев, они в течение нескольких коротких дней могут с легкостью перейти от своего пастуха к чужим людям, и каждый будет предан новому хозяину, станет его воспитанником и другом.

Запоздаешь с передачей телят — рискуешь, что у них безнадежно испортится характер, они станут слишком норовисты и капризны, и вышколить их для кавалерии либо борозды будет делом весьма непростым. Другие пастухи, бывало, передавали телят в новые руки и в восемь месяцев, и в год, однако у Даниэля была своя точка зрения, подкрепленная опытом, и на его лорсов никогда не жаловались.

Каждый год по осени он расставался с лорсятами, испытывая разом и гордость, и грусть. Он — пастух, умеющий вступать в мысленный контакт с лорсами, растил и воспитывал малышей, оценивал их способности служить человеку и давал прогноз на будущее: выйдет ли из лорсенка добрый бегун или боец, годен ли он для пахоты и иных хозяйственных работ — или же в нем чересчур сильны гены его давних предков, которые лишь десятую часть жизни бодрствовали и кормились, а остальное время спали.

В тот год из шести родившихся телят Даниэль сберег всего четверых — от укуса змеи погибли две ласковые телочки, его любимицы. Конечно, безопаснее было бы жить в Атабаске На Закате и пестовать лорсят под прикрытием толстых стен форта, однако в людском муравейнике хорошего лорса не вырастишь, поэтому место для загона было выбрано вдали от поселка. Собственно говоря, загон мог бы находиться и поближе, скажем, милях в трех от Атабаска, однако пастух выбирал место, руководствуясь внутренним чутьем, — а оно требовало строить загон там, где его и построили. Именно здесь, чувствовал Даниэль, силы земли, воды и леса связаны между собой наиболее благоприятным образом; именно здесь лорсята станут развиваться всего лучше, и их ментальные способности будут всего выше. Поэтому хижина его стояла в двадцати одной миле вниз по течению реки, и только раз в неделю, по субботам, Даниэль наведывался в Атабаск — запастись едой и ненадолго заглянуть к родным.

Вот и в этот торжественный день он явился в поселок всего на несколько часов.

Сат Аш неторопливо вышагивал по главной улице Атабаска — широкому утоптанному тракту, вдоль которого стояли добротные, сложенные из смоленых сосновых бревен, дома. Дорога тянулась на две стороны света — на запад, к Банку и океанскому побережью, где обитали лишь редкие племена иннейцев, и на восток, к Аббатству Святого Марта, к столичному городу Саск и дальше, пересекая незаселенные территории — к дружественному Союзу Атви, который вместе с Республикой Метс находился под покровительством и управлением Кандианской Универсальной Церкви. В тот день дорога была мокрой после недавнего дождя, но ветер уже разнес тучи, и в лужах, присыпанных поздними осенними листьями, отражалось синее небо.

За Сат Ашем покорно трусила четверка привязанных ремнями лорсят. Со стороны могло показаться, будто они всю жизнь прожили в Атабаске На Закате и совершенно привычны и к людям, и к собакам, и к повозкам, в которые были впряжены тягловые лорсы — особая безрогая порода, выведенная всего каких-то лет тридцать назад. Однако сидевший в седле Даниэль был предельно сосредоточен и ни на минуту не выпускал лорсят из зоны мысленного контакта. Он их ободрял, успокаивал, утешал — ведь бедные малыши впервые остались без матерей и попали в ужасное место, где скопилось громадное стадо чудовищно выросших пастушьих хижин, где бегает стая чужих Сильверов, где вместо одного привычного пастуха — целые толпы народу, да и пастухи ли это? Словом, Даниэль словно щитом прикрывал своих питомцев, чтобы первая встреча с людьми и с поселком не свела на нет его труды, не загубила в лорсятах будущих отличных бойцов.

Жители Атабаска прекрасно все это знали. Никто не заговаривал с пастухом, любопытных собак гнали прочь, редкие повозки сторонились к обочине и уступали дорогу. Так они добрались до главной — и единственной — площади поселка. На площадь выходили ворота старого укрепления, построенного пятьдесят лет назад, когда в этот безлюдный край пришли из Аббатства Святого Марта Стражи Границы; высокая, потемневшая от времени, но все еще крепкая бревенчатая стена ограничивала площадь с одной стороны, глядела на мир узкими бойницами. Сколько Даниэль себя помнил, ворота форта всегда стояли распахнутые настежь.

Справа от ворот находилась церковь — с крытой тесом крышей, строгая, аккуратная, выстроенная с любовью к Господу и к месту, которое выбрали первопоселенцы. Рядом стоял окруженный палисадником дом пера Альберта, местного священника-управителя, а также лекаря и пастыря всех душ людских, сколько их ни есть в Атабаске. В его палисаднике чуть не круглый год буйствовали самые разнообразные цветы. В поселке беззлобно судачили, что супруга священника уделяет цветам больше внимания, чем собственным детям. Затем, на приличном от церкви расстоянии и напротив крепостной стены, располагалась большая лавка, принадлежащая Шарлю Лерою. Лерой был сыном киллмена, первого коменданта форта, и немало этим гордился. По соседству с его лавкой находилась лавчонка поменьше и с виду поскромней. Ее держал Микки Старр, и к нему хаживали в основном молодые женщины, девушки и надумавшие женихаться парни: Микки торговал украшениями и безделушками, которые ему привозили не только с разных концов Республики Метс, но также из Атви и вообще чуть ли не с конца света. Микки с успехом мог бы продавать свой товар в любом большом городе, а не в Атабаске, где не насчитывалось и трех сотен домов, однако лавочник называл себя патриотом и не собирался никуда переезжать.