Видения молодого Офега - Ола Гансон

class="p1">— В таком случае ступай к моему брату Пану, — сказал морской бог.

Маленький человечек горько засмеялся: — Он предлагал мне цветы, но лишь только я дотрагивался до них, как они превращались в бабочек, разлетавшихся по воздуху. Если мне удавалось поймать одну из них — я находил в своей руке червя. Твой брат Пан не более как обманщик.

— Так иди ко мне, — сказал морской бог.

— Но что ты дашь мне?

— Я дам тебе солнечный свет, соленую влагу и далекие виды.

— Ты так велик — ты пугаешь меня.

Тогда морской бог взял раковину: — И все же я помещаюсь в такой крошке, — сказал он.

— Но у тебя такой строгий и чуждый вид.

Тогда морской бог засмеялся, и его улыбка осветила морскую гладь точно солнцем; он поднял руку, и разверзлась морская глубина, и маленький человечек увидел здания из красных кораллов, с жемчужной мозаикой; светлозеленые растения обвивались вокруг них.

— Но я связан, — воскликнул он с тоской.

— Оставь меня! Я люблю женщину. Морской бог засмеялся.

— Дитя, — сказал он.—Ты говоришь, что мой брат Пан обманщик, но все же ты поддался его самому большому обману. — И он повертел своим мизинцем в воде, и поднялся водоворот, брызги кружились, точно зеленые жемчужины, и пена сверкала на ярком солнце серебристо-белым покрывалом. Под ним маленький человечек увидал женский образ, более прекрасный, чем можно встретить в жизни. Морской бог дунул на него, и видение рассеялось как дым, расплылось и исчезло в пустоте небытия. Тогда маленький человечек поднялся; земля ускользала из-под его ног, уходила и катилась к горизонту, и он видел самого себя в виде маленькой черной точки среди бесконечного моря, под безграничным небом, и было так тихо, будто вымерло все живое, лишь одинокое солнце горело в мировом пространстве. И маленький человечек погрузился в великое сердце одиночества, и им овладел бесконечный покой.

IV.

Мне было двадцать лет. Я отправился по белу свету искать счастья. Я шел долго; искал его вблизи и вдали, но нигде не находил. Мир расстилался передо мной мертвенной массой, жизнь казалась бесцветной, люди — чуждыми. Моя душа ни с чем не могла сродниться, а в самом себе я не находил удовлетворения. Тогда я стал спрашивать совета у книг.

— Полюби женщину, — сказали они, — лишь одна любовь откроет тебе сокровенный смысл вещей и прелесть бытия. Полюби женщину, и воздух оживится звуками, в твоей душе засияет солнце, и Счастье само влетит тебе в рот как жареные воробьи сказочного царства.

И я отправился искать женщину. Однажды я увидел ее у лесного ручья. В продолжение пяти лет каждое утро и каждый вечер я носил ей кувшины с водой, и она стала моей.

Три дня и три ночи я обладал ею, но вот я увидел клещицу в ее глазу и червяка в уголке ее рта; тогда я оставил ее. Опять обратился я за советом к книгам.

— Человек никогда не найдет себе Счастья, если он не обзаведется домашним очагом, женой и детьми.

Тогда я заковал свои ноги в кандалы и впрягся в ярмо общественности, но когда я почувствовал, как железо врезывалось в самую душу, и когда потребовали, чтобы я размалывал зерно, которое я сеял для грядущей жатвы, чтобы я размалывал его на кашу для общественного хозяйства, — тогда я вскочил, разрушил дом свой и выбежал на улицу. Одни стали указывать на меня пальцами, другие обрушивались целыми потоками язвительных речей, дети бросали мне вслед каменья, взрослые — гнилые плоды; у окон собирались толпами и презрительно смеялись надо мной. Тогда я покинул город и опять пошел странствовать по белу свету.

Я забрел на высокую гору. Там, в глубине, у меня под ногами ютились люди с их тысячами городов; я смотрел на них с высоты птичьего полета, и они казались мне крошечными муравейниками. Но прямо передо мной отвесная скала падала в пропасть, дно которой нельзя было рассмотреть. И вдруг в воздухе раздался ропот, точно от множества голосов. Но это был только один голос гиганта, несущегося на крыльях бури.

— Ты покинул мир и отверг то, что люди зовут Счастьем, но ведь то Счастье—лишь ничтожная фантазия ничтожных людей, детская игрушка! Перед истинным же Счастьем ты задрожишь как перед стремниною, — оно страшно и величественно, как все великое. Если ты не осмелишься на прыжок, то вернись назад и удовлетворись маленьким земным счастьем. Если же хочешь достигнуть великого, — бросься вниз головою в стремнину. Но помни — от тебя скрыта твоя судьба. Кроме тех, кто видел собственными глазами, — никто не знает, что скрывает в себе это темное жерло, и находящемуся в глубине нет возврата.

Осмелиться, — решиться, — с закрытыми глазами, — со стиснутыми зубами! — — — — — — — — — — — — — — — —

Я иду среди нового мира, доступного лишь покинувшим людские жилища. Там ни одна дорога не ведет обратно. Мои мысли проносятся в моей голове точно птицы; нежнейшие переливы в моей душе окрашивают в тонкие оттенки крылья бабочек; мои мечты вырастают точно зеленые листья и разноцветные цветы на берегу озера, в котором они отражаются. Озера и моря отражают мою душу. Мои воздушные мечты расстилают над моей головой голубое небо.

V.

Когда вино стало отдавать затхлостью, а у Евы вывалился передний зуб, мне пришла мысль разгадать тайну жизни. Я слыхал, что великое заключается в малом и что по ничтожной былинке можно заключить о всем бесконечном разнообразии мироздания. Я стал изучать лапку мухи и занимался этим пять лет, но по истечении этого срока я решился отдохнуть. Взглянув вверх, я заметил, что сижу в яме, глубоко в земле; не говоря уже о том, что я не мог видеть окружающего меня мира, я, только запрокинув голову назад, с трудом мог рассмотреть кусочек голубого неба над самой головой. Тогда я положил мушиную лапку и вышел из ямы. Но солнечный луч до того ослепил меня, что я сидел слепой как сова среди светлой и прекрасной природы.

На шестой год я встретил старого мудреца, который объявил мне, что то, что я принимал за древо познания, не более как дерево, дающее кислые плоды.

Он научил меня также, что для постройки дома