Мой генерал Торрихос - Хосе де Хесус Мартинес

Со своей гражданской одеждой под мышкой я зашагал вслед за сержантом к площади, где выступал генерал. Сержанту же это показалось медленным, и он без лишних церемоний ударил меня по почкам и добавил, что на вызов к генералу надо следовать бегом. Я проходил военную подготовку в США в одном из полувоенных колледжей, где более-менее усвоил правила игры в армии, и побежал. Прибежал я на площадь изрядно измотанным.

Все мои тогдашние впечатления от этого — это маленькая трибуна рядом с флагштоком, рядом с которым он и стоял на трибуне, и огромное пространство, заполненное стоящими в молчании новобранцами. Впечатлений собственно о нём у меня не было.

И именно там, увидев меня, он перед лицом всех присутствовавших заявил: «Хочешь критиковать нас? Критикуй! Всё, что хочешь! Но изучи нас! Посмотрим, выдержишь ли ты службу! Посмотрим, застану ли я тебя здесь, когда вернусь!» Такая агрессия с его стороны мне показалось несправедливой. Я ведь не был ещё торрихистом, хотя и антиторрихистом тоже не был. А то, что он может не застать меня здесь, вернувшись из Аргентины, куда он уезжает, так это не он, а я могу его здесь не видеть больше. Неважно, что это бессмысленно. На его вызов я просто отвечу сейчас своим вызовом. Но сказать этого я не мог. Я еле дышал после изнурительного бега из столовой до площади. А говорить так и совсем не мог.

Пляж Фаральон сегодня. На месте домика генерала — Panama Resort Hotel «Playa Blanca»

Но уже тогда я подумал о его врагах — господах из Национального совета предпринимателей, которые скрытно готовились к удару, говоря, подобно Дон Кихоту: «Санчо, собаки лают, значит, пора скакать». Торрихос уже скакал, и правые, что поумнее, и меня в том числе, в полной мере отдают себе в этом отчёт.

Не генерал Торрихос привлёк меня в Национальную гвардию. Мне бы этого хотелось, и я бы гордился этим. Но это не так. Дело в том, что вначале я считал его просто ещё одним правым военным диктатором, которых в Латинской Америке было немало.

Я участвовал в университетской демонстрации протеста против путча 11 октября 1968 года, когда подполковник Омар Торрихос и майор Борис Мартинес, который не смог тогда понять смысла события, отстранили от власти президента Арнульфо Ариаса Мадрида, бывшего до того трижды президентом республики. Я вместе с другими оппозиционерами, такими как Карлос Иван Зунига, отличившийся тогда тем, что первым запел гимн республики перед зданием Ассамблеи — парламента страны, плакал то ли от слезоточивых газов, то ли от отчаяния, бессилия и унижения. Демонстрацию разогнали. Мы спрятались в госпитале Государственного страхования, избежав ареста. Я потерял свою работу в Университете и был вынужден уехать на работу в Гондурас. После возвращения генерала из Аргентины его образ для меня постепенно начал приобретать реальные очертания, но я ещё не понимал его до конца.

К тому же в это время моя жизнь преподнесла мне сюрприз: моя жена вышла замуж за американца. Годы спустя я часто шутя говорил генералу, что он должен мне всегда женщину, потому что из-за него моя жена оставила меня. Так что для меня антиимпериализм — это вопрос не только политики, но и личный вопрос.

Будучи в Гондурасе, я получил стипендию и на два года уехал во Францию изучать математику. В Париже я окунулся в мир искусства, кафетериев и вин. Сейчас я сознаю, что Париж был для меня отправной точкой поиска мной смысла и выбора пути в жизни, хотя бы и призрачного другого пути. Но я не нашёл там ничего. Была только ждущая вдали Панама. И я вернулся сюда, другой дороги для меня не было.

Вернулся снова в Университет и преподавал уже как профессор математики, а не философии, и ещё нашёл пристанище в кружке экспериментального университетского кино. Однажды с этой группой киношников я попал на военную базу Рио Ато для съёмок сельскохозяйственных работ студентов-волонтёров. Поскольку студенты приезжали на эту работу рано утром, мы приехали загодя, вечером предыдущего дня.

Нас разместили в одном из бараков на берегу моря, довольно комфортных, но мне не спалось, и где-то около 4-х утра я вышел покурить. Была дивная звёздная и приятно прохладная ночь, свежий и слегка переменчивый ветерок то и дело менял свою силу и направление.

Издалека, но не с моря, которое плескалось от меня в нескольких шагах, а со стороны, с порывами ветра и всплесками волн до меня докатился какой-то шум, который понемногу приближался всё ближе и ближе.

Когда наконец я начал слышать его лучше, этот шум оказался пением тысяч голосов новобранцев, недавно прибывших на базу. Они, ритмично попадая в свой солдатский бег трусцой, пели:

«Я помню 9 января, день расправы с моим народом в зоне канала, янки мне не нравятся, в Пуэрто-Рико их тоже не любят, во Вьетнаме их убивают. Янки, прочь. Go home. Ай мамита, мой флаг — в зоне канала, генерал, дай команду, мы войдём туда. Мы войдём туда и посеем там нашу независимость. Войдём и добром и силой, стенка на стенку: прогоним вражью силу! Независимость или смерть! Революция или смерть!..»

И вдруг я понял: именно сейчас, здесь, в эту звёздную ночь на меня обрушился тот великий судьбоносный поток того, который я хотел найти и не нашёл в Париже: поток, состоящий из смысла жизни, её ценностей, её интеллектуальных идей и энтузиазма…

Когда рассвело, я сказал моим друзьям по киногруппе Педро, Эноху, и Рафаэлю, что решил записаться в батальон новобранцем. Поделился с ними и своим сомнениями, смогу ли в свои 45 лет выдержать жёсткий воинский режим и суровые тренировки. В ответ они предпочли промолчать. Мимо нас в этот момент проходил майор Роберто Диас. И я подошёл и заявил ему, что хотел бы записаться рекрутом в батальон. Майор долгим изучающим взглядом посмотрел на меня и ответил, что проконсультируется на эту тему. И ушёл. Я решил, что на этом всё пока и окончилось.

Я привык и уже смирился с такими провалами, и порой хотел этого.

Однако на этот раз так не сложилось. Через полчаса майор Диас вернулся и сказал мне, что он посоветовался относительно моей просьбы с генералом и что тот «дал добро». Но с условием, что я сбрею свою длинную бороду парижского «клошара». Бороду, которая, как я считал, делала меня тем, кто я есть.

Уже потом я узнал, что генерал, когда ему доложили о моей просьбе, сказал, что, видимо, я ищу тему для нового романа. Действительно, в следующие месяцы военных тренировок ценного опыта и тем, которых обычно ищут авторы романов, я набрал немало. Однако, плохо это или хорошо, но я из-за уважения и к литературе, и к жизни стараюсь держать их подальше друг от друга.

Как часто бывало, моя несдерживаемая удаль и словесный понос приводили в итоге к нестыковке моих проектов с реальностями и их провалу. Я привык и уже смирился с такими провалами, и порой хотел этого.

Я записал на плёнку ту частушечную песню — импровизацию солдатской утренней пробежки. Потом, когда я поближе познакомился с этими пробежками по утрам, я увидел, что при этом офицеров и рядом не было. Так рано обычно вставали максимум сержанты и солдаты ниже рангом. Узнал, и что слова частушек не всегда бывают патриотическими гимнами. Бывают, особенно в начале забега, и шуточные тексты, и даже пошловатые, типа: