Краткий курс научного карьеризма. Пособие для молодого чиновника - Михаил Щербаченко

– Целый век 9 января считалось в России датой скорби, кровавым воскресеньем, – начал он таинственным полушепотом, и переполненный зал замер. – Именно в этот день в далеком 1905 году в Санкт-Петербурге была расстреляна мирная демонстрация рабочих. (Лица зрителей вытягиваются, голос оратора набирает силу.) Но сегодня наконец этот день обрел противоположный смысл, окрасился радостью, светлой верой в то, что худшее безвозвратно миновало (мощный голос взлетает над залом), и один из крупнейших регионов возглавил истинный лидер и патриот страны, которую больше не собьют с пути происки попов Гапонов!

Зал лишился сознания, президиум оцепенел. После паузы губер-хозяин подошел к трибуне и смачно расцеловал коллегу. Очнувшиеся зрители зашлись в овации.

Речь произвела фурор. Ее передали по нескольким телеканалам и откомментировали чуть ли не все СМИ, она сотрясла Интернет. Говорят, ее даже обсудили в Кремле и после дискуссии порешили оратора не наказывать. Но и не повышать. Все же чересчур речист.

Как известно, живущие вместе человек и собака с годами становятся похожи друг на друга. Остается вопрос, кто именно «идет на сближение», – то ли пес обретает черты хозяина, то ли наоборот. Впрочем, не исключено и встречное движение.

В мире чиновников этого вопроса не существует вовсе. Даже при долгой совместной работе начальник никогда не станет похожим на подчиненного, а вот обратный вариант вполне реален. Причем иной раз нижестоящий сознательно добивается сходства с шефом.

Вы спросите, в чем тут смысл, и я охотно поделюсь наблюдениями за таким человеком, с которым знаком немало лет и который бывает со мной откровенен.

Однажды на его карьерном пути возникла ситуация, когда над ним возвышался по-настоящему сильный, харизматичный руководитель, а в прямом подчинении находился чуждый трудового усердия аппарат. Расчет чиновника был прост и логичен: поскольку перед большим начальником трепетали все от мала до велика, нужно было добиться знакового сходства с ним и таким образом внушить вверенному болоту, что ты – наместник Самого. Каждое твое слово, каждый жест идет от него. Соответственно, неповиновение тебе, руководителю среднего звена, – суть неповиновение Самому. Со всеми вытекающими.

Первым делом мой знакомый скопировал рукопожатие шефа. Оно было мало сказать вялым, – возникало ощущение, будто тебе в ладонь вложили пустую перчатку. Пожимать руку приходилось крайне осторожно, что сразу устанавливало субординацию. При этом начальник отводил глаза и нос в сторону, будто вид твой был ему неприятен, а запах просто непереносим.

Потом началась работа над голосом. Шеф говорил очень тихо, поэтому слушатели не то что не шептались, – они боялись собственного дыхания. А когда наступал черед распеканий и разносов, начальник вообще переходил на змеиный шепот. Эффект воздействия усиливался тем, что он, «тыкая» всем без исключения, в минуты казни обращался к жертве на «вы», чем повергал ее в мистический ужас.

Освоив голосовую технику, наш герой перешел к манере вести диалог. У шефа был такой приемчик: во время беседы с подчиненным он долго говорил, потом раз – и замолкал, задумавшись. Собеседник, полагая, что начальник ожидает его мнения, осторожно произносил: «Мне кажется…»

Но большего сказать не успевал, потому что резко вступал шеф и, глядя мимо испуганно замолчавшего сотрудника, продолжал вещать. До следующей паузы. А потом все повторялось. Беседу завершал рефрен: «Идите и думайте». Люди выходили в поту.

Следом был разучен еще один номер из репертуара начальника: каждое утро звонишь наугад кому-нибудь из подчиненных и говоришь: «Думаешь, я не знаю, что там у тебя происходит? По-твоему, я буду это терпеть?» – и вешаешь трубку.

В общем, шаг за шагом наблюдательный и способный к подражанию мой знакомый принимал образ и подобие своего начальника. Иногда ему даже казалось, что он и есть Сам. Смущало лишь то, что дела в его хозяйстве шли все хуже. И подчиненные вели себя необъяснимо: в ответ на вялое рукопожатие некорректно сдавливали руку, перебивали тихие руководящие монологи хихиканьем и трепом, а один из заместителей, услышав: «Идите и думайте», ответил: «И вы тоже идите».

Наш герой терялся в догадках. Ясность внесла секретарша, которая работала с ним много лет и без труда считывала смысл его поступков.

– Бросьте вы это дело, – рубанула она. – Даже если загримируетесь под Самого, все равно не сработает.

– Что, масштаб личности не тот? – упал духом имитатор.

– Масштаб должности, – пояснила секретарша. – Ему – можно. Он шипит – и людям страшно.

Она уклонилась от сравнения и вышла. Шипеть вслед не имело смысла.

Искатель чинов, уже усевшийся или еще карабкающийся на одну из трех главных ветвей власти, должен уметь работать с теми, кто занимает ветвь четвертую. То есть с масс-медиа. Это правило Матвей Самсонович, префект административного округа крупного города, умом понимал, но, будучи по характеру человеком непубличным, терялся при виде телекамер и диктофонов, да и вообще прессу не любил.

А полюбить следовало, потому что мэр города потребовал от префектов наладить работу с населением через вверенные им СМИ. В распоряжении Матвея Самсоновича имелись еженедельная газета, которую никто не читал, и студия кабельного телевидения, передачи которой никто не смотрел. Требовался сильный, общественно значимый ход, за который можно будет отчитаться перед мэром.

Такой ход был найден пресс-секретарем префекта, он предложил создать на окружном телевидении еженедельную программу, в которой жители в прямом эфире задают префекту наболевшие вопросы (естественно, подготовленные), тот либо отвечает сам, демонстрируя исчерпывающую компетентность, либо требует к ответу чиновника префектуры и в режиме онлайн устраивает ему разнос. Идея была проверенная, демократическая, смущало одно – робость Матвея Самсоновича. Нужен был сильный, опытный ведущий. Пресс-секретарь пообещал найти такового в Москве, в конце концов не все там Познеры и Кати Андреевы, кто-то и без дела томится.

Без дела томился Кавалеров. Некогда он работал комментатором на одном из центральных каналов, но внезапно исчез с экрана. По слухам, явился на прямой эфир в сильном подпитии и угробил программу с вице-спикером Госдумы, за что был изгнан вон и с тех пор пребывал в качестве «джентльмена в поисках десятки», как выражался тов. О.Бендер. Однако физиономия его, которую некогда знала вся страна, сильно измениться не успела и могла придать окружной передаче масштабный, даже федеральный размах.

Кавалерова привезли к Матвею Самсоновичу, который с ходу пообещал хорошие деньги, стометровую квартиру и полный набор социальных благ. Столичный гость для вида поломался, но, получив дополнительный бонус в виде земельного надела у реки, дал согласие.

Первым делом гость придумал название передачи. Вспомнив некогда знаменитую программу «Шире круг!», он трансформировал ее в «Шире округ!». Затем Кавалеров поработал с префектом, объяснив ему, что много говорить не надо, ибо слово царя должно звучать «во дни торжеств и бед народных», а публицистическое звучание передачи обеспечит ведущий. Мысль насчет царя префекту понравилась.