снарк снарк: Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин

все украдено до нас? — покривился Хазин.

— Еще древними греками.

— Жаль.

Хазин не удержался, бросил брошюру, поднял камеру, сделал несколько снимков из окна. Автомобильный мост, «Культтовары», велосипедист.

— Клещи наступают, — сказал Хазин. — Ареал распространения неуклонно сдвигается к западу. Выхода нет.

Первое после знакомства время я сильно подозревал понты — камера у Хазина была наглядно недешевая: тяжелая зеркалка, круглый горб пентапризмы, дополнительный блок питания, толстый объектив с красным ободком, бленда; все уважали сначала камеру и только после замечали за ней самого Хазина. Камера стрекотала с пулеметной скоростью, и окружающие немедленно смотрели на нее, ну и на Хазина немного. Пользовался аппаратом Хазин слишком часто, фиксировал улицы, пейзажи, лица и некоторые непонятные для посторонних предметы, пространства и сцены: ржавую монетницу, выгоревший на солнце дорожный знак, свадьбу жуков-пожарников, улицу, вывески, стенд «ГИБДД предупреждает», «Мотоблок и дрель». Каждую вторую паузу в жизни Хазин заполнял фотодеятельностью. В книги эти фотографии не попадали, но Хазин твердо намеревался составить из них летопись собственной жизни.

— Нужна зима, — сказал Хазин. — Три зимы хорошего мороза — и клещи вымерзнут от голода в своих берлогах.

Он забросил брошюру на стеллаж и достал следующую из толстой стопки под подоконником.

— «Миф и народная культура Северо-Запада: опыты анализа», — прочитал Хазин. — Опыты, то, что надо… Да брось ты эту энциклопедию, ничего там нет, кури лучше подшивки, там смешнее.

Я отложил энциклопедию и взял подшивки. «Чагинский вестник» с девяноста пятого, «Советский путь» с пятьдесят девятого, до этого «Сталинский сплав» с тридцать четвертого, до этого газеты в Чагинске не издавались.

До тридцать четвертого был железнодорожный разъезд, станция, водокачка и грузовой двор с пакгаузом, производство льна, лесоматериалов, дегтя, смолы. Поселок, около трех тысяч человек. В тридцать четвертом поставили военные склады и снарядный завод, открыли газету, рынок, клуб и кинотеатр, завели механические мастерские. Под железнодорожным мостом поймали трехпудового сома, в клубе основали народную самодеятельность. Которая, если верить районке, впоследствии неоднократно побеждала на областных смотрах.

— Почему, кстати, «сплав»? Литейное производство? Шкворень-муфта-колосник…

Хазин сбился, вспоминая литейный ассортимент. Я предполагал, что Хазин скажет «заслонка», но Хазин не признавал банальностей.

— Цапфы, — сказал Хазин.

— Возможно, — согласился я. — Но тут не было литейки, здесь была сплавная. Организовал некий…

Я дотянулся до стеллажа, снял книжечку «История земли Галичской», страница семнадцать.

— Некий Стефенс, — закончил я. — Шведский бизнесмен, в девятьсот третьем году завел здесь пилораму с паровой машиной, поставлял тес и брус…

— Сто лет прошло, а брус и ныне там.

— В Чагинске сходятся три реки, а вокруг сосновые леса, с точки зрения логистики даже сто лет назад здесь было легко устроить… хаб.

— Шкворень и хаб, — сказал Хазин. — Я в школе учился с мальчиком, он панк-группу сколотил, по поминкам бомбили. Так ее и назвал: «Шкворень и Хаб». Или «Хаббл»… Не помню…

— Пусть с ним, ты по теме что нашел?

— Немного. Вот, посмотри.

Хазин протянул книгу:

— Там закладка.

Закладка из стержня шариковой ручки, на странице очеркнут абзац. Я прочитал.

Засечная черта. После первого удара тридцать седьмого года некоторая часть отряда… разошлась по рекам бассейна Унжи, грабя городки и поселения и проясняя путь на север, в новгородские земли. Когда волна схлынула, уцелевшее местное население во главе с Галичским князем решило сделать будущие набеги затруднительными.

— …В дремучих мерьских лесах между высокими каменистыми гривами и полноводными озерами протянулась засечная черта. Мастера-засечники создавали надежный заслон продвижению орды, и это приблизило окончательное падение ига и позволило сохранить русскую государственность. Примерно так.

Хазин закончил читать. На первом этаже снова защелкала пишущая машинка.

— Ну? — спросил Хазин. — Засечная черта, мастера-засечники, державное единение народа с исполнительной властью?

— Пожалуй, — согласился я. — Засечники — это хорошо… Ах ты!

Хазин подскочил со стула — из-за косяка двери на уровне человеческого роста выставилась широкая и желтоглазая кошачья морда. Хазин быстро схватил камеру и сфотографировал. Потом сказал:

— Аглая, не прячься, я тебя вижу.

Возникла мрачная девочка Аглая с котом на плече. Машинка на первом этаже щелкала.

— А я думал, что ты роман сочиняешь, — сказал Хазин. — А ты, мейн-кун, оказывается, рыщешь.

— Вас бабушка зовет, вам там звонят, — ответила Аглая.

Хазин достал телефон, я полез за своим.

— Вам на зеленый звонят, — презрительно хикнула Аглая. — Внизу, идите.

Я бухнул энциклопедию на подоконник и пошагал за Аглаей.

Кот лежал у Аглаи на плече и смотрел на меня тоже с презрением, я показал ему язык.

— Аглая, когда к вам в город мобильную связь проведут? — спросил я.

— Никогда, — ответила Аглая.

Глаза у Аглаи красные — читает много, в левом глазу сосуды полопались и слились в яркое красное пятно.

— Почему же не проведут?

— Батюшка не велит, грешно это.

Аглая поставила кота на перила и быстро сбежала по ступеням.

Я вниз лестницу не любил, она была необычайно крута, а ступеньки узки, так что вверх еще кое-как, а вниз приходилось идти, держась за перила. Но теперь на перилах стоял кот, так что мне пришлось опираться на стену, кот сопровождал. Интересно, как в засечные времена обходились с котами?

Кабинет заведующей располагался от лестницы направо, кот замешкался на перилах, а я нет: быстро шагнул к двери, толкнул плечом.

Аглая уже сидела на коробках с надписью «В отдел комплектации» и изучала свежий музыкальный журнал, я посмотрел на нее выразительно и указал пальцем на дверь, Аглая косо ухмыльнулась и осталась на коробках.

Ладно.

Я взял зеленую телефонную трубку, она была сальной, пахла дымом, и на другом конце оказался, разумеется, Крыков.

— Это ты, Витенька? — догадался он.

Я сосчитал до пяти. Еще неделю назад обходился счетом до трех, но Крыков прогрессировал. Мерзкая привычка — угадывать собеседника скорее, чем он произнесет первое слово.

— Как дела? — поинтересовался Крыков. — Хазин там? Отлично. Работаете?

Карл Густав Юнг. Проходил на счастье мимо.

— Работаем, — сказал я.

Крыков хихикнул.

— Значит, так, к двенадцати подъезжайте к мэрии.

— Вроде бы мы собирались в музей…

— К мэрии! — оборвал Крыков. — Быть обязательно! Надо… уточнить детали. Короче, не опаздывайте, Механошин не в духе.

Крыков отключился. Я положил трубку на аппарат.

Дверь отворилась, в щель протиснулся кот, быстро пробежал через кабинет, запрыгнул в кресло. Аглая принялась чесать кота за ушами и теребить мохнатую шею, приговаривая:

— У, какую холку наел, бестолочь. Папка из тебя валенок-то понаделает, будет в чем пролетариям зимой пройтиться…

Я собирался выйти, но остановился на «пролетариях» и «пройтиться». Впрочем, Аглая была безжалостна.

— Суффикс «еньк» в обращении свидетельствует о крайне низком социальном статусе своего носителя, — сказала Аглая, я оценил, но оставлять удар без ответа