Ежики, или Мужчины как дети - Татьяна Веденская

– Чем?

– Вы потеряете больше. Они это знают, вы это знаете, только им все равно, что вы в итоге решите, а вам – нет. Хотите – я подам заявление, и вы переедете в Бутово, будете там прекрасно делать пилинг красивым девушкам за небольшие деньги. Тоже вариант. Но о Покровке можно забыть.

Совет был и вправду добрым, хотя и означал, что впереди у Александра Евгеньевича крайне непростые времена. «Магнолия» приносила прибыль, но ее едва хватало на жизнь, а между тем покупка оборудования, текущий ремонт и непредвиденные расходы постоянно образовывали брешь. Элитных салонов вокруг становилось все больше, дамы из «Мерседесов» – все капризнее, а последний кризис уменьшил их популяцию чуть ли не вдвое. Все это огорчало Александра Евгеньевича, и только большой офис на Покровке как-то примирял его с действительностью. Значит, получается, придется давать на лапу. И давать много, потому что он, Александр Евгеньевич, уже наделал глупостей, уже скандалил и грозил судом. Значит, придется искать специального человека со специальным подходом. Траты, траты.

Александр Евгеньевич вздохнул, глядя на счет, в который включили и адвокатов обед. Тот ласково пообещал разобраться, покарать и вообще всячески способствовать, а затем исчез, не обременив себя мыслями об оплате хлеба насущного. Вздохнул же Александр Евгеньевич потому, что получалось, что мерзавец брат с его криминальным взглядом на жизнь оказался прав, хотя и не должен был бы. И получалось, что если бы Алексашка послушался брата, то как минимум трети расходов можно было бы избежать. А еще вздохнул он оттого, что в этом весьма щекотливом деле не было лучше решения, как обратиться к этому самому пресловутому братцу за помощью. У него и связи, и нужные люди. И обставляет он такие дела мастерски. Однако от одной мысли о предстоящем разговоре Александра Евгеньевича передергивало.

«Что, отбирают парикмахерскую. Ах, негодяи! – наверняка скажет он. – Что же ты, сам не справишься? Конечно, как какое грязное дельце – это к Паше, да? А как премии на конкурсах получать – так сам, все сам».

«Ничего подобного», – будет оправдываться Алексашка, но на самом деле все так, именно так и даже еще хуже. Брат мешал Александру Евгеньевичу, он был для него неудобен, слишком уж открыто демонстрировал свой успех, слишком уж ярок был, везуч. Все, что хотел, творил. Никого не слушал, никогда. И всегда ему все с рук сходило. С самого детства, еще бы – младшенький. Везунчик, блин. Или, предположим, не будет он даже ничего этого говорить. Просто возьмет, да и поможет. А все равно обидно – почему Алексашка не может справиться сам. Ведь серьезный человек и поступает всегда правильно, как подобает. Не курит. Выпивает только по праздникам. Вот разве что с женой бывшей поступил не совсем хорошо… Это было. Но ведь не оставляет без помощи, без внимания. Не мог он с ней жить, не мог больше. А почему – до сих пор не понимал, вроде всем была хороша. А вот опротивела. Не вся и не совсем, а только в смысле… ну, в том самом смысле, из-за которого люди вообще женятся. Но до такой степени, что в комнату войти не мог, хотелось волком выть, когда ее зовущие глаза видел, пеньюары эти. А еще ужас – вдруг залетит, что с ней потом делать. Никогда уже не отделаешься. Как честный человек.

Александр Евгеньевич достал мобильник и долго в нерешительности наглаживал сенсорные кнопки. Мысли легко перескакивали на какую-то ерунду. На то, как все-таки нынче далеко техника пошла. Шагнула семимильными. Когда еще только появились эти мобильные телефоны, они были на кувалды похожи, с чемоданами в придачу. Тогда они были только у самых крутых – у бандитов преимущественно. Даже у Пашки такого не было. А потом завелся, кажется, «Сименс». Тоже лопата. И так далее. А теперь у Александра Евгеньевича в руке лежал и не мобильник вовсе – комбайн. И навигатор, и коммуникатор, и еще черт знает что, с Интернетом внутри. Только ковыряйся.

В трубке вместо гудка под гитару пели «Ваше благородие, госпожа удача», Александр Евгеньевич дослушал почти до конца третьего куплета, про «девять граммов в сердце», но братец, как всегда, брать трубку не спешил. Он всегда так делал, отчего Александр Евгеньевич злился страшно. Ему казалось, что это мерзко – таким вот способом показывать, что родной брат тебе по барабану. Все-таки как так можно? А может, он вообще уже давно нажал кнопку «сделать звонок беззвучным»? Почему-то Александр Евгеньевич был убежден, что братец так поступает достаточно часто, особенно с ним. У него вообще были свои, совершенно непонятные и невообразимые представления о вежливости и культуре.

– Нет, ну это все-таки ни в какие ворота, – фыркнул он, нажимая отбой. – Небось где-то лазит со своими дружками-бандитами. Наверняка опять нажрались и ни черта не слышат.

– Вас можно рассчитать? – приторно-ласковым тоном спросила официантка, чем окончательно развеяла сомнения Александра Евгеньевича относительно чаевых.

– Да, рассчитайте, – сухо кивнул он, демонстрируя недовольство качеством обслуживания.

– Всего хорошего, – сквозь зубы ответила официантка, устало сметая крошки с видавшей виды скатерти.

Александр Евгеньевич поднялся, поправил костюм, подосадовал на складки на брюках, потом вспомнил, что костюм все равно пропал, и махнул на все рукой. День определенно шел через пень-колоду, что было, в общем-то, и неудивительно. Пятница в Москве всегда была сумасшедшей, нервной. В пятницу ничего хорошего случиться просто не могло. Александр Евгеньевич снова набрал Пашкин номер, снова «насладился» пением в трубке, но требуемый результат достигнут не был. Почему он всегда заставляет себя искать и ждать? Демонстрирует эту свою вечную занятость «настоящими делами». Какие у него «настоящие» дела? Грабить родную страну? Спекулировать недрами? Доесть блинчик? Или доругаться с женой, с которой они вечно чуть ли не до первой крови скандалят. Этого Александр Евгеньевич никак не мог понять – зачем так вот вместе жить, если постоянно орать и бить тарелки о головы? Ведь ясно же, что Павел уже давно не любит эту языкастую тощую стерву – свою женушку. Впрочем, на этот вопрос имелся как раз очень простой ответ, от получения которого самого Александра Евгеньевича спасли собственное благоразумие и развод.

«На пузо поймала, – не без некоторого внутреннего удовлетворения констатировал он. – Определенно, если бы не беременность, летел бы Пашка от нее белым лебедем. Но, как честный человек и все такое… Хотя это-то как раз не про него. Честный человек – не смешите меня. Инстинкт!»

У братца росла дочка, Машенька (тоже мне имя, не мог ничего оригинальнее придумать), которая лучше любых якорей приковывала отца к семье. Именно она заставляла вечно пьяный, шальной папочкин корабль все-таки причаливать в родную гавань хотя бы через раз. Пашка дочку обожал, наряжал как куклу и баловал сверх всякой меры, явно планируя вырастить из нее стервочку под стать мамаше.

«Вот так сами себе могилу роем», – усмехнулся Александр Евгеньевич, аккуратно отъезжая с парковки около кафе. Чистый, ухоженный «Вольво», простой снаружи и благородный внутри, без вычурности и каких-то пошлых выкрутасов, идеально соответствовал такому человеку, как Александр Евгеньевич. За все сорок лет своей жизни он ни разу не сделал ничего такого, за что ему было бы стыдно или что вызывало бы запоздалые сожаления. Он всегда старался поступать правильно, и в основном это ему удавалось. Так почему же опять жизнь заставляет его идти на сделки с совестью! Почему же все у нас так? Через одно место. Поганая страна, поганая система.