Красный понедельник - Инна Тронина

– А ты, надеюсь, не желаешь гибели мне. Всё это пустое – любовь до гроба, предательство, измены, муки совести. Все мы постоянно клянёмся в верности, а жизнь заставляет нас забывать клятвы. Говоришь, вы только дружили? Друзья могут поссориться. Мне всё равно, какой именно предлог ты выберешь. Сумеешь показать характер – и ладно. А я переведу тебя в другую школу. В «Петровскую», например. Оттуда легче попасть на учёбу за границу. На днях я улетаю в Стокгольм, вернусь в воскресенье; тогда и займусь твоим образованием. Но лучше закончить этот учебный год.

– Пап, но я не могу вот так, сразу… Ладно. Я не буду приглашать Эрику домой, если это опасно. Но я ведь гадом перед ней буду!..

– Самое страшное – стать гадом для своей семьи, сынок. Хватит того, что ты потерял маленького брата, а я – сына, нашего Феликса. Более ни одной потери я не допущу. Ты вправе полюбить другую. Скажи Эрике, что именно так и случилось. В юности раны, в том числе и душевные, заживают быстрее.

Роман сильно затянулся, выдохнул чуть-чуть дыма и ткнул сигарой в пепельницу.

– Я всё сказал, Владислав. Учись поступать так, как того требуют интересы дела, иначе ты не преуспеешь в жизни. Тебя ещё не поздно воспитывать, и ты сам должен воспитывать себя. Это тебе сейчас кажется, что никаких баб и девчонок в твоей жизни больше не будет. На самом деле ты поимеешь их десятки. И нельзя вынужденный или добровольный разрыв с каждой превращать в трагедию. Знай только, что Эрика – член враждебной нам семьи. Я раньше не говорил об этом, но сегодня решил приоткрыть тебе глаза. И если узнаю, что ты тайком продолжаешь отношения с ней, найду способ тебя изолировать. Ты будешь учиться там, де я захочу. И последнее… – Роман встал, вышел из-за стола, взял сына за плечи и поставил перед собой. – Будь ты постарше, я женил бы тебя немедленно. Но пока… рвать нужно сразу и навсегда. Она должна понять, что надежды на возобновление вашей дружбы нет и быть не может. И «Чёрная Вдова» вынуждена будет смириться со своим поражением. Можешь сказаться больным, несколько дней не ходить в гимназию. Подумай на досуге о жизни. Иди!

Шибаев подтолкнул сына к двери. Влад немедленно вышел, так как понимал – возражать отцу бесполезно. Неоднократно раненный и контуженный в Афганистане, бывший спецназовец был страшен в ярости. Меньше всего Владу хотелось слышать жуткий хриплый голос, видеть налитые кровью глаза, которые, казалось, могли вот-вот лопнуть. А потом придётся вызывать врачей не только к отцу, но и к маме. Ругать самого себя за то, что довёл их до такого состояния. Целую ночь не спать, а утром ехать на уроки…

Мальчик сделал вид, что подчинился, и на ватных ногах пошёл по длинному коридору огромной квартиры. Он начисто позабыл о компакт-дисках, о которых мечтал столько времени; ведь их нельзя будет завтра утром показать Эрике. Вместо этого придётся объяснять, что между ними всё конечно. Скрывать что-либо бессмысленно – охранники доложат отцу, и тот действительно ушлёт в другую школу. Может даже насильно выпихнуть за границу и долго не разрешать вернуться. А так хоть можно будет каждый день видеть Эрику время от времени перебрасываться с ней фразами – запретить одноклассникам общаться никто не может.

А когда-нибудь этот базар кончится, и можно будет возобновить отношения. За Дарью Ходза никто поручиться не может. Раз отец говорит об угрозах с её стороны, значит, у него есть основания. Эрика не раз жаловалась, что нервы у матери стали совсем никудышние. И уже давно, с тех пор, как были застрелены прямо у дверей квартиры её муж Андрей и маленький сын Артур, сидевший в тот момент на руках отца, Дарья периодически лечилась в психиатрической. Даже в этом Влад с Эрикой были схожи – оба потеряли младших братьев, и каждому в тот момент было по одиннадцать месяцев.

Влад на цыпочках подошёл к встроенному шкафу и достал куртку. Хотел, пока отец в кабинете, немедленно бежать к Эрике, потому что не было сил ждать до понедельника. Но мать, поглаживая сидящую на пуфике розовую кошку породы скоттиш-фолд, болтала с кем-то по «трубе», и поэтому сразу заметила Влада. Другая кошка, голубая, сккоттиш-страйт, тёрлась об её ноги. Эта порода славилась висячими ушами, толстыми щеками и плюшевыми шубками.

– Ты куда, Владик? – всполошилась Каролина. – Мы же сейчас обедать будем! Скоро Ян придёт, сейчас из машины позвонил. Ну-ка, не капризничай, бросай всё – и за стол! Папа приехал, а ты сразу из дома бежишь!.. В такой день, как сегодня, нужно отложить все дела.

– Хорошо, мам. Отложу. – Влад нехотя повесил куртку обратно.

Так же как и Роман, он старался ни при каких обстоятельствах не расстраивать Каролину, подверженную частым нервным срывам. Несмотря на безоблачную, с точки зрения многих, жизнь, она готова была в любой момент расплакаться, а смех её часто напоминал истерический припадок.

Мать внимательно смотрела на сына, но ни о чём его не спрашивала, а тот не спешил поделиться своей болью.

Влад открыл отцовский кейс, достал футляры с компакт-дисками. При этом он не испытывал ни радости, ни волнения, ни печали, ни даже злости. Все чувства будто умерли в нём. Мальчик старался не думать о том, как завтра в гимназии встретиться с Эрикой Ходза.

Скорее всего, кормилец прав. Отношения нужно на время прервать, но перед этим всё обстоятельно объяснить подруге. Эра должна понять, что Влад любит её. Но отца, мать и брата он любит ещё больше. Эра поймёт, потому что тоже очень дорожит своей матерью, и точно так же послушалась бы её. Может быть, своей дочери «Чёрная Вдова» скажет, какого рода базар вышел у неё с Романом Шибаевым…

Раньше Влад сразу же вставил бы «компакты» в проигрыватель; сейчас же он положил футляры на журнальный столик и тут же о них позабыл. В дверь позвонили заливистой трелью – так делал старший брат, возвращаясь домой в хорошем настроении. Влад хотел выйти в прихожую навстречу Яну, но почувствовал, что не может видеть отца, который обязательно будет там.

Усевшись на своё широченное ложе с подушками и множеством раздвижных креслиц, столиков и ящиков для белья, мальчик стиснул пылающий лоб ледяными руками. Лицо его перекосилось от внезапной головной боли. Когда приступ отпустил, Влад облегчённо вздохнул. И подумал, что, похоже, притворяться ему не придётся; он действительно заболел.

Эрика еле дождалась, когда охранник уйдёт на прогулку с двумя догами, и горько расплакалась. Она сама удивилась, пытаясь понять, почему ей так больно, так горько на душе. Ей было обидно и страшно. В груди жгло, горло сжимали спазмы, и хотелось биться головой о стену, кататься по ковру, хватать вещи и швырять их на пол. Но приходилось сдерживаться – ведь убранство квартиры стоило слишком дорого. Безделушек Дарья Юрьевна не признавала. Пальцем ни к чему нельзя было прикоснуться в этом доме, не говоря уже о том, чтобы бить чашки и тарелки. А Эрике так хотелось реветь в голос, как маленькой, топать ногами и требовать вернуть Влада.

Эрика не отдавала себе отчёта в том, что Шибаев-младший никогда не принадлежал к элите их класса. В гимназии простые не учились, у каждого были «крутые» родители и несколько «тачек» в подземном гараже; Влад ничем из них не выделался. Наоборот, он казался скучным «ботаником» – скромным, простым, покладистым. С ним можно было говорить о многом, а не только о том, что в нынешнем сезоне модно носить и где престижно проводить уик-энд. У других девчонок от одного вида Шибаева сводило в зевоте скулы, а Эрике он нравился.