Этрусское зеркало - Наталья Солнцева

Господин Смирнов не стал рисковать и последовал примеру своих неизвестных предшественников - когда блок, натужно скрипнув, повернулся до упора, подложил брусок и проскользнул в образовавшийся проем. Здесь тьма стала еще гуще, или этот эффект производил узкий каменный коридор, из которого в разные стороны отходили ответвления. Они были без дверей - просто зияющие чернотой прямоугольники. После минутного колебания Всеслав повернул направо и неожиданно оказался в комнате - высеченный из камня постамент был последним, что ему удалось увидеть: неловко оступившись на ступеньке порога, он упал, больно ударился головой о какой-то выступ и отключился…

Придя в себя, сыщик открыл глаза - но ничего не произошло. Тьма, обступавшая его в беспамятстве, не рассеялась. Сознание возвращалось медленно.

Наконец Смирнов сообразил, что он не умер и не ослеп, а просто уронил фонарь, падая, и тот почему-то выключился. Или разбился, что было бы совсем плохо.

Вместе с темнотой вернулось ощущение чьего-то присутствия - словно кто-то, притаившись во мраке, внимательно наблюдал за непрошеным гостем.

- Эй, кто здесь? - простонал сыщик, шаря руками по холодному каменному полу в поисках фонаря.

Наверное, тот далеко откатился, потому что повсюду ладони и пальцы натыкались только на пыльные шершавые плиты. Боль в затылке накатывала волнами, вызывая тошноту и приливы жара. Вдруг откуда-то сверху послышались шаги… тускло блеснул свет… Смирнов хотел крикнуть, позвать на помощь, но передумал и затаился. Неизвестный остановился, по-видимому, прислушиваясь… потом что-то заскребло по камню, послышался скрип блока, и свет померк.

Боль, вспыхнувшая в голове, ослепила, заволокла обморочным туманом. Сыщик не сразу осознал, что его закрыли в этой каменной ловушке. Пришла запоздалая мысль - никто не знает, куда он отправился. Даже Ева. Она будет ждать его, сердиться… Проклятая беспечность! Как он мог так подставиться?

Очередной приступ боли заставил его сжать зубы и провалиться в забытье.

- Она обворожительна, не правда ли?

Господин Фарбин откровенно любовался своим приобретением. В последние два дня здоровье его заметно ухудшилось, но это было обычное обострение, которое начиналось осенью и весной. Хотя при течении его болезни любое ухудшение могло оказаться роковым.

- Это лучшее, что у меня есть… - прошептал Альберт Демидович, откатываясь на своей коляске чуть в сторону. - Вот так… отсюда у нее глаза блестят живым светом! Ай да Савва! Он, верно, продал свою душу дьяволу! Иначе откуда бы взяться у обыкновенного смертного такому таланту? А? Прав я или не прав?

Геннадий угрюмо сидел в углу за столиком, пил коньяк, рюмку за рюмкой. Он знал, что от него не требуется никаких ответов, никаких подтверждений - господин Фарбин разговаривает сам с собой. Ему не нужны другие собеседники.

Раньше он удивлялся этой привычке своего шефа, а потом перестал. Человек, наживший такой капитал, мог позволить себе любые причуды. У Фарбина их хватало. Чего стоило одно увлечение каким-то Рогожиным, никому не известным живописцем из Лозы?

- Где сейчас Савва, как ты думаешь?

Альберт Демидович повернулся к Геннадию.

- В аду, должно быть, - мрачно ответил тот, опорожнив полную рюмку. - Раз его душа принадлежит сатане!

- Это я так сказал… образно, - вздохнул Фарбин. - Савва - святой! Такую красоту после себя оставить не каждому дано. За нее положено отпущение всех грехов. И Рогожин получит прощение…

- Вы же в христианского бога не веруете, - пьяно возразил Шедько.

- Какая разница? Есть высшие законы… и от них никому никуда не деться. - Альберт Демидович взял свечу, подъехал к картине с другой стороны. - Ох, и хороша! Аж дух замирает.

«Нимфа» стояла на возвышении у стены, задрапированной темно-красным бархатом. Такое сочетание красок - всевозможные оттенки зеленого, нежный персиковый отлив тела и ярко-лиловое пятно ожерелья на шее девушки - придавало ей на фоне красного бархата особую неповторимость. Очарование картины поневоле действовало на всех, кто смотрел на нее. Геннадий ощутил беспокойное возбуждение. Глаза нимфы будто заволокло слезами - эффект, создаваемый свечой, поднесенной Фарбиным.

- А?! - восхищался тот. - Каково?! Разве Савва не достоин бессмертия?

Господин Шедько с вожделением глянул на бутылку с коньяком, не решаясь снова налить. Шеф не любил, когда при нем напивались. Впрочем, спиртное почти не влияло на Геннадия.

Альберт Демидович тоже когда-то был не промах по части алкогольных напитков, но значительно уменьшил дозы, когда врачи поставили ему роковой диагноз. Собственно, он смолоду был готов к подобному исходу, и все же приговор застал его врасплох.

Имея от природы сильную, неукротимую натуру, Фарбин с детства страдал различными недугами, рос умным, энергичным, но весьма болезненным мальчиком. Откуда у него бралась эта неуемная, сокрушительная энергия, не понимали ни родители, ни медики. Именно благодаря ей маленькому Альберту удалось избежать инвалидности и оставаться в ряду своих сверстников едва ли не самым ярким, успешным подростком, подающим большие надежды. Амбиции Фарбина были столь велики, что он отверг научную карьеру и занялся политикой, а затем бизнесом. Его не пугало отсутствие стартового капитала и влиятельных родственников. И деньги, и связи он приобретал и наращивал сам. Болезнь - вот против чего он боролся. Все остальное было преодолимо. Не имея будущего, легко рисковать. Пускаясь во все тяжкие, он забывал о своих недомоганиях. И победил их. Почти… Во всяком случае, вместо отведенных ему медициной нескольких лет жалкого существования Альберт Демидович жил полноценной, насыщенной жизнью, и жил долго… значительно дольше, чем предрекали маститые профессора. После пятидесяти, скромно отметив свой юбилей, он решил, что болезнь отступила.

В пылу изнурительного сражения с ней он достиг всех вершин, о которых даже не мечтал. Денег у него было столько, что они перестали его интересовать. Политика потеряла для него смысл, как только он постиг ее истинную подоплеку. Бизнес утратил былую привлекательность, острота ощущений притупилась. Женщины появлялись в его жизни эпизодически и уходили, не оставив сколько-нибудь заметного следа. О семье Фарбин не думал. Какая семья, когда не знаешь наверняка, удастся дотянуть до следующей весны или нет? Обреченный человек не должен обрекать и других на ужасное ожидание конца. Свои чувства и мысли он глушил неистовостью в работе, крайним напряжением сил. Но близкие люди так не смогут: они будут страдать по его вине.

Альберт Демидович не успел оглянуться, как вихрем промчались полсотни лет, промелькнули в нескончаемой, утомительной суете. Отпраздновав юбилей, он позволил себе передышку, и она оказалась роковой. Оглядываясь назад, господин Фарбин не находил в своей жизни ничего, кроме бешеной гонки, состязания со смертью на грани возможного. Он выиграл у неумолимой старухи с косой несколько десятков лет, но… что дальше? Продолжать то же самое? Куда стремиться? Где находится та точка, куда он сможет прийти?