Учитель - Владимир Комаров

только облизываться. И самая ближайшая «конфетка» будет уже совсем скоро – на двадцатом уровне.

На пятнадцатом левеле конструктор достиг четвертого этапа развития. Теперь он мог делать химические соединения. Главное – загружай в него необходимые элементы. Причем, он мог спокойно делать поатомную пересборку, спокойно превращая одно химическое вещество в другое. Единственное, что смущало так это время этой пересборки: на создание десяти грамм одного вещества из другого могло уйти больше суток. Но это и понятно – нужно отнять нужное количество электронов от одного вещества или добавить их к другому. И так поступить с каждым атомом. А сколько их в одном, например, грамме? Миллионы? Миллиарды?

Поэтому проще было добавлять уже созданные химические вещества, тогда время сокращалось в разы.

Также теперь снизилось время на создание одного боевого импланта – всего двадцать четыре часа. И сейчас, сутки спустя, я держал в руках тонкий белый пластырь с зародышем и размышлял, кому его предложить. Кому раскрыть свой секрет, кто станет моим вторым последователем.

А затем, хлопнув себя по лбу, выскочил из-за стола и начал одеваться. Я понял, кому могу довериться, кто поймет и примет боевой имплант.

Валерия!

Глава 19

Глава 19

Я вспоминал.

Я одевался и вспоминал. Я шел и вспоминал.

Всё вокруг говорило и напоминало мне о ней.

Вот кровать, на которой я покрывал ее обнаженное тело поцелуями, а она в порыве страсти царапала мне спину. А потом дула на царапинки и промокала их йодом. Это было совсем недавно. Буквально полтора года назад.

А вот подоконник в подъезде, прямо напротив покореженных почтовых ящиков. Именно здесь был наш первый поцелуй. В девятом классе, насколько я помню. Тогда мы возвращались домой из школы, и на полпути нас догнал первый весенний ливень. Смеясь и шлепая по лужам, прикрываясь сумками, мы забежали в мой подъезд и в окно рассматривали, как веселые ручейки бегут по дорогам.

И я обнял ее. До сих пор помню эти ощущения на кончиках пальцев. Структуру ее легкой вязаной кофточки с крупными петлями. Я неумело ткнулся губами в ее губы и она внезапно не отпрянула. А она ответила.

Вот первый этаж в подъезде. Если приглядеться, тут видны коряво нацарапанные буквы «Д+В=ДРУЖБА». Это я написал, глядя ей в глаза, когда мы учились в первом классе. А в десятом кто-то зачеркнул слово «дружба» и написал «жених и невеста». Подозреваю, что это сделала она. Я был не против.

Вышел во двор. Скамейка, на которой мы сидели. Песочница, где мы, неуклюжие детсадовцы, лепили куличики и строили дворцы. Где она, Валерия, была принцессой, а я рыцарем, спасающим ее от злого дракона.

Принцесса Лера.

И еще я увидел балкон Петьки-Лопаты. Вспомнил, как она шла туда. Ее нагое, окровавленное тело под тонкой простыней.

И это полоснуло ножом по моему сердцу. Оставило кровавую, незаживающую рану.

Я до сих пор любил принцессу Валерию. И в глубине души надеялся, что она вернётся ко мне. И я обязательно прощу ее, и у нас всё будет по-прежнему.

Автобус, лязгнув дверьми, высадил меня рядом с больницей. Забежав в ближайший цветочный, купил ей розы. Алые розы.

Все принцессы любят алые розы.

Еще вчера Валерию перевели из реанимации в обычную палату хирургического отделения, так что теперь ее можно было навестить.

Взбежал по лестнице, дернув двери, оказался в холле и узнав где находится нужное мне, завертел головой, ориентируясь куда идти. Определившись с направлением, нацепил на кроссовки бахилы и, осторожно переступая ногами по недавно помытому, остро пахнувшему дезинфекцией полу, направился к своей принцессе.

На входе в хирургическое отделение меня встретил полицейский пост. Попросив мой паспорт, молодой паренек в неуклюже сидящей, мешковатой форме, поинтересовался к кому я иду. Я назвал.

– Эта гражданка проходит как свидетель, – напрягся полицейский. – Доступ к ней ограничен и вашей фамилии нет в списке.

Он вернул мне паспорт, и я от растерянности уже было собрался поворачивать назад, но что-то во взгляде охранника меня озадачило. В некоторых делах я сильный тугодум. Что есть, то есть.

Хм.

– Проверьте, пожалуйста, еще раз, – я вернул полисмену свой документ, вложив туда красненькую банкноту.

– Да, – деланно удивился тот. – Действительно, есть ваша фамилия.

Купюра стремительно исчезла из паспорта, открыв мне все двери и запреты.

– Палата номер семнадцать, – подсказал ставший удивительно вежливым охранник. – На входе в нее есть еще пост, вы скажите, что я вас пропустил.

– Спасибо, – поблагодарил я его и пошел по ярко освещенному коридору в указанном направлении.

Второй охранный пост я увидел издали. Крупный, можно даже сказать огромный полицейский с крайне «широкой» костью сидел на лавочке у входа в нужную мне палату и с вожделением смотрел на запакованную шаурму.

– Мне... – начал было я, указывая то на видневшегося вдали первого полицейского, то на вход в комнату.

– Проходите, – махнул мне рукой толстячок, покосившись на мой букет. – Только недолго!

– Конечно-конечно, – зашептал я, толкая дверь.

Сердце бешено колотилось.

Небольшая одноместная палата. В углу бормочет небольшой пузатый телевизор, в другом – тихонько гудит холодильник. Рядом дверь в туалет. Посреди кровать и тумбочка, на которой в вазе стоят уже чуть повядшие цветы. Не розы.

Бледная Валерия, закутанная в одеяло, сидевшая на краю кровати, выглянула из-за телефона, находившегося у нее в руках. Увидела меня.

– Димочка, – радостно сказала она, убирая гаджет в сторонку. – Я так рада, что ты пришел!

Внутри меня сладким, теплым, липким медом растекалась истома.

«Димочка».

Как давно я не слышал от нее такого. Настолько давно, что я был готов броситься ей в колени и целовать их, в благодарность за такое обращение.

– Привет, Лерочка, – мои губы растянулись в улыбке. Протянул ей цветы. – Вот, держи. Твои любимые.

– Ты помнишь, – мило посмотрев на меня, взяла букет из моих рук. – Так приятно, спасибо, Мить.

Присел рядышком на краешек кровати, восторженно заглядывая ей в глаза. Мы поболтали обо всём и ни о чем, она поблагодарила за спасение и вообще за всё. За то, что я такой есть.

Я достал белую пластинку импланта, начал крутить её между пальцев. В горле пересохло от волнения.

– Лера,