Колдовская любовь - Елена Ярилина

Почему-то ее рыдания произвели на меня куда большее впечатление, чем выкрики, я испуганно стала оглядываться, прикидывая, как бы мне побыстрее улизнуть без потерь. Наташка, выставив вперед руки, начала надвигаться на меня всей своей немалой тушей. Мне припомнилось, как она спалила прошлой зимой Тимофееву избушку, едва он, бедняга, живой тогда остался, эта дурища от ревности и злобы на любую выходку способна. В ужасе, не соображая, что делаю, я отпрыгнула от нее, что плохо у меня получилось, поскользнувшись на мокрой от дождя траве, я стала заваливаться назад.

То ли Наташка передумала нападать на меня, то ли и не собиралась вовсе, а просто так шутила, но только она кинулась поддержать меня. На ногах она стояла нетвердо, и в результате ее «дружеской» поддержки я упала не на спину, как должна была бы, и даже не на бок, а прямо на живот и заорала дурным голосом. В полном ужасе от случившегося я даже не пыталась подняться, а так и лежала, продолжая орать дурниной. Наташка, то ли осознав содеянное, то ли просто за компанию, плюхнулась на мокрую землю рядом со мной и принялась тоже реветь, выводя рулады басом. Совместными усилиями мы подняли такой шум, что ничего удивительного не было в том, что через пару минут надо мной уже слышались голоса нескольких человек, в том числе и Тимофея.

— Ты что, вообще обалдела? Разве можно в твоем положении так напиваться? — «нежно» приветствовал меня бывший муж.

— Это я ее уронила, — похвасталась Наташка. Появление Тимофея быстро вернуло ей хорошее настроение. — И сама тоже свалилась, вот умора! — И она закатилась визгливым, пьяным смехом.

— Сам ты пьяный, — возразила я ему, прислушиваясь к своим ощущениям. Внутри меня нарастала острая, режущая боль, и я застонала.

— Долго ты еще собираешься здесь сидеть? Не лето, уже. Вставай! — Он сильно потянул меня за руку, но вдруг заговорила Федосья, невесть откуда здесь взявшаяся:

— Осторожнее, Тим! Что ты как медведь? — Она нагнулась надо мной. — Вставай, Тонечка, вставай, обопрись на меня и вставай, вот так, вот так. Ничего, Бог милостив, авось обойдется. А дома я травку тебе заварю, у меня как раз есть подходящая, — уговаривала она, видимо, не только меня, но и себя, потому что голос у нее дрожал.

Поднявшись с ее помощью, я вновь прислушалась к себе, вроде бы ничего, ноги только дрожат противно, но это от испуга, это ничего. Но тут новая, еще более сильная волна боли накатила на меня.

— Господи! Как же моя девочка?

— Чего ты ревешь, дура? — ухмыльнулась Наташка, уже давно поднявшаяся с земли, и полезла обниматься к Тимофею, но он оттолкнул ее, и она вновь свалилась кулем.

Я почувствовала, что плотные мои колготки становятся мокрыми, и ухватилась покрепче за Федосью. Глядя на Тима, я прошипела:

— Если я потеряю ребенка, нашего ребенка, если девочка умрет, то тебе тоже не жить. Все случилось из-за тебя.

Я все-таки отключилась. Временами сознавала, что еду в какой-то машине и меня немилосердно трясет, при каждой встряске я издавала стон. Помню ласковый голос Федосьи, уговаривающей еще немного потерпеть, и тревожный голос Тимофея, все время задававшего тетке какие-то вопросы. И помню боль, жуткую, нестерпимую боль, которая раздирала мне все внутренности.

В больнице я снова очнулась, причем на руках у Тимофея, видимо, каталки не было, или он не стал ждать, пока ее найдут, и понес меня на руках. Рядом с высоким Тимом катилась маленькая женская фигура в белом халате и отрывисто ругалась на него, словно тявкала:

— Ты куда полетел, мужчина? Куда? Ведь нельзя же, говорю тебе русским языком, что нельзя, а ты прешься! Да еще одетый!

Слон и Моська, подумала я.

Девочка родилась живой и даже запищала, но так слабенько, словно это был мышонок. Я задрожала вся с ног до головы от ее голоска и протянула нетерпеливо руки, но мне ее не дали и даже не показали, а торопливо понесли куда-то. Увидев, что уносят моего ребенка, единственную родную мне душу на этой земле, я стала кричать и биться в руках удерживающих меня врачей. Вмешалась старая акушерка и усмирила меня без всякого укола.

— Ничего плохого ребенку твоему не сделают, — сказала она. — Наоборот, ей помогут, девочка родилась слабенькая, недоношенная, ее положат в такой специальный боксик, она там полежит, окрепнет, а потом тебе ее принесут.

— Хочу ее видеть, — только и смогла пролепетать я.

— Увидишь, завтра увидишь.

Было душно, влажно и все время что-то звенело в воздухе вокруг меня. Женщины в палате еще спали, значит, раннее утро. Голова у меня кружилась, и я ощущала сильную слабость. Вот какие-то звуки стали доноситься из коридора, наверное, уже скоро мне принесут мою девочку. Вдруг дверь бесшумно открылась, и вошел Тим в белом, застиранном халате, который был ему мал, оттого сидел на нем вкривь и вкось. Я не очень удивилась, словно ждала его прихода. Тим встревоженно огляделся по сторонам, убедился, что все, кроме меня, спят, и подошел к моей кровати. Неловко опустился перед ней на колени, коснулся губами моей руки, лежащей поверх одеяла.

— Прости ты меня, дурака проклятого, прости. Я не думал, что так все ужасно получится, прости меня.

— Ничего, все хорошо. — И я попробовала улыбнуться ему непослушными губами. — Самое главное, что девочка наша жива. Ты знаешь, я хочу ее Катей назвать, правда, хорошее имя? Так бабушку звали.

Он кивал в ответ на мои слова и все время тревожно вглядывался в меня, словно что-то его во мне не устраивало, может быть, я слишком бледная? Я хотела повернуться на бок, но у меня не получилось, звон вокруг меня все нарастал, стал таким громким, что уши закладывало.

— Что это так громко звенит все время? — спросила я уже не шепотом, а в голос, потому что надо было перекрикивать шум.

Лицо Тима исказилось, и он торопливо спросил:

— Тебе плохо, позвать врача?

Я удивилась:

— Да нет же, говорю тебе, мне хорошо, так легко, прямо летаю, вот только шум мешает.

— Ну ладно. Ты поправляйся скорее, а я пойду, еще застукают меня здесь. — Он опять поцеловал мою руку — и стал подниматься с колен — и вдруг застыл, глядя куда-то под кровать.

Дверь палаты приоткрылась, неспешно вплыла медсестра с градусниками, увидела Тима, который застыл столбом, и чуть градусники не выронила.

— Совсем эти папашки ополоумели! — закричала она, оправившись от неожиданности, и перебудила своим криком всю палату. — Вон отсюда, сейчас охрану позову! Вы меня слышите или нет? Вы же инфекцию нам занесете!

Тим вскочил на ноги, как-то хищно осклабился, схватил медсестру под локоть и, невзирая на ее сопротивление, подтащил поближе к моей постели.

— Гляньте! Это что такое? Вы куда смотрели, медики, мать вашу! Дрыхли небось всю ночь! — заорал Тимофей во всю мощь своих легких, подтаскивая медсестру все ближе, словно нашкодившего котенка, и тыча в мою сторону свободной рукой.