Нулевой том - Андрей Битов

На следующий день он получил письмо от отца, что он щенок и молокосос и совершенная тряпка, что пусть он теперь попробует, какова жизнь и как он не ценил того, что они все для него делали, что он бессердечный сопляк и заставляет страдать и мучиться мать, которая и так очень больна, что пусть он хоть трудом искупит свою вину и покажет, что не зря носит фамилию Капустиных, среди которых все были очень честные и трудящиеся люди, что пусть он тем не менее бережет себя, одевается потеплее, будет осторожен с купанием и следит на работе, чтобы не было несчастного случая, что деньги он ему выслал и еще передал маме складную удочку и набор снастей, чтобы она отправила это вместе с вещами, там у вас, говорят, замечательная рыбная ловля, что он и сам рад бы приехать половить, да загружен работой, ну, Кирилл, держись, жму руку – ПАПА.

Немного освоившись, Кирилл написал своему недавнему близкому приятелю, тоже Кириллу:

Привет, Ки!

Итак, я в Заполярье. Единственное достоинство, что я там в первый раз. Надеюсь, и в последний. Да еще тут есть горы, их я очень люблю. Городок – гнусь. Куча труб днем и ночью коптит небо симпатичным дымищем, который лезет во все щели, глаза и прочие отверстия. Люди=скабарство + деньги, которые, кроме как на водку, девать некуда.

Отец мне выслал 100 руб. с напутствием их не транжирить. Если учесть, что кое-как тут можно прокормиться на 25 руб. в день, то вот уже пять дней, как я бы путал себя с собственной тенью. Но я устроился хоть и дико скучно, но физически хорошо. Меня кормят раза четыре в день так, что я еле хожу, покупают сигареты (есть же у девиц деньги!), делают мне постель, убирают комнату, стирают белье – и все это только за сплошные издевки с моей стороны. А деньги я проиграл в карты.

Целую неделю должен был проходить инструктаж по технике безопасности. По два часа в день. Но последние два дня в связи с ветерком, который валит с ног столбы и бьет стекла, сижу в общежитии и уж вовсе ничего не делаю. Весь досуг – карты. Как видишь, офицерская жизнь.

А вообще – тоскливейшая тоска. Хочу в цивилизацию. Сплин – обычное для меня явление. Но раньше он бывал хоть чем-то заполнен, а теперь черт-те знает что: пустота и злость. Злость на людей. Я опять один среди них. И перестал относиться к ним умиротворенно, а они в ответ почему-то тоже.

Солнце тут не заходит, а была бы луна, так выл бы: авось волки набежали б на мой призыв – одним троглодитом или волком было бы меньше.

Ты знаешь, я что-то в себя не верю в последнее время. И тем неприязненней отношусь к тем, кто не верит в меня. Со многими уже вдрызг испортил отношения. Что-то не получается. Вру, что ли, много? Я ведь, говоря честно, сопляк, да и ты тоже. И что еще хуже: я неглупый сопляк. А ум глупого свойства – беспокойней нет.

Даже если соберешься, то не пиши мне сюда: я совершенно не знаю, до коих пор тут задержусь. Может, подамся. Лучше я сам дам знать о себе еще раз.

Ты вроде собирался устроиться физруком в пионерлагерь? Желаю тебе больше бодрости в укрощении будущих мерзавцев, чем у меня в борьбе с самим собой.

Жму пять

КИР

Вот какое непохожее написал он письмо.

Прошел месяц. Кирилл продолжал работать на том же руднике.

Ну вот, теперь последовательность восстановлена и можно продолжать рассказ с того места, где я его прервал. А именно, как Кирюша вернулся после работы в общежитие, как он выпивал вместе с ребятами и как они вместе собирались на танцы.

Пока я возмещал упущенное и писал все это, все они изрядно захмелели и отправились на танцы.

– Что же ты скучаешь? – сказал, подходя к Кирюхиной колонне, Генка, высокий, видный сокурсник – специалист по сексуальным вопросам. – Здравствуй, Милочка! Привет, Галчонок!.. Здравствуй, здравствуй, Вера, Надя, Люба!..

«Такая тупая морда, – с завистью подумал Кирюха. – И что за глаза! – оловяшки».

А с девушками происходило следующее.

Вот кончился танец, вот-вот начнется следующий. Кирюха обшарил зал. «Вот ничего, вот подойдет…» Музыка. Он кинулся в сторону жертвы… Но прошел несколько шагов и потерялся: где она? А тем временем его толкнули в бок – одна пара, в другой – другая пара. И все это, чтобы увидеть, как девушку подобрал специалист, или присмотреть еще кого-нибудь. Но почти весь зал уже толкался в танце.

Оставалось только безразлично и целеустремленно пройти в противоположный угол зала, будто он туда и шел, и встать в углу и смотреть высокомерно и пресыщенно: не тот, мол, кадр, пошел. А вообще говоря, тут неожиданно много хорошеньких лиц! Откуда? В такой-то дыре, думал Кирюха.

Но из всякого положения должен быть выход.

Он наметил двух девушек.

Следующий танец увенчался на второй девушке. И следующий тоже. Во время танца ноги его слушались вполне или он слушался ног. Другое дело, когда приходилось провожать даму на место. Тут он не слушался ног или ноги не слушались его. После нескольких удивительно прямолинейных шагов что-то толкало его в сторону или на девушку, и приходилось глупо улыбаться.

Каждой девушке он говорил во время танца:

– Я, собственно, не умею танцевать. Танцую впервые в жизни.

– Правда, как-то всегда обходился без.

– Ну, если и танцую, то очень редко, когда очень пьян.

– Нет, что вы, сегодня сущий пустяк – какая-нибудь бутылка…

– Вот теперь вы видите, что я совсем не умею, – наступал он на ногу.

– Что вы – вы совсем не так уж плохо танцуете, – посмеивались они на прощание.

Но случилась еще девушка. Хорошенькая, белокурая. Такие волосы!

– Можно вас?

Гордый взмах головы.

Он сообщал ей, что обычно.

– Я попросила бы вас держаться как следует.

– А как – следует? – оторопел Кирюха.

– Повыше.

Он взял ее за лопатки.

– Теперь пониже, – ухмыльнулась она.

«Вот ведь подлая пигалица», – злился он.

– Я прошу вас со мной не заговаривать.

– Почему?

– Можно танцевать молча.

Кирюха танцевал молча.

«Надо же до такой степени путаться в собственных ногах! – мучился Кирюха. – А у меня ведь бодро получалось сначала…»

Музыка оборвалась. Такое облегчение!

– Геночка! Геночка! – осыпалась она и бросилась к специалисту.

«Ну, погодите же, гады!» – скрежетал Кирюха.

Через танец он снова подошел к ней.

– Вы уж меня извините – хочу загладить свою вину, не могу простить себе своего поведения. Вы уж подарите мне еще танец, а?