Титановая Лоза - Андрей Ливадный

— Достаточно.

Взгляд Хантера на время прояснился.

Узнав Глеба, он, несмотря на боль, усилием воли удерживал искру сознания, его губы кривились, но нужные слова не удавалось произнести — пересохший, онемевший язык не слушался, из гортани рвались бессвязные звуки.

Приор присел подле, внимательно следя за мучительными попытками командора.

— У нас с тобой остался лишь один выход, — положив руку на лоб Хантера, произнес Глеб. — Я знаю, ты можешь умереть. Но сейчас не время для твоей смерти. Ты, как никогда, нужен Ордену.

Хантер затих, лишь его зрачки двигались, следя за губами Глеба.

— Да, еще одна имплантация. Ты против, знаю. Но нет другого выхода. Иначе тебя не спасти. Старые колонии скоргов нестабильны. Облучать их бесполезно. Нужна сложная мнемотехническая операция. Я проведу ее сам. И не спорь. По правилам, если командор неспособен управлять Орденом, Приор, оказавшийся в Цитадели, принимает временные полномочия верховной власти. Я воспользуюсь своим правом, чтобы попытаться тебя спасти, даже не сомневайся. — Глеб говорил, стараясь успокоить Хантера, да и себя. Он совершенно не был уверен в благополучном исходе операции, но и бездействовать, глядя, как командор медленно превращается в растение, он тоже не мог.

Губы Хантера выдавили наконец сиплое слово:

— Дарлинг…

— Она тут. Я позабочусь о ней.

— Я… хочу… правду…

— Какую правду? — нахмурился Глеб.

— Правду… ей… Дай… чип…

— Не усугубляй ситуацию. Сейчас не до того.

— Приказываю… чип!…

Тело командора вновь конвульсивно вздрогнуло.

Приор не стал рисковать. Он слишком хорошо знал характер командора. Вспышка неконтролируемой ярости сейчас ни к чему. Пусть лучше будут воспоминания, они уже отболели, став не такими острыми, чтобы помешать проведению мнемотехнического вмешательства.

— Я дам тебе чип. Успокойся.

— Если… Умру… Отдашь… Лозе…

— Отдам, — кивнул Приор. Спорить с командором — только время терять. Пусть себе записывает воспоминания. Встанет на ноги — сам решит, что делать с чипом.

13 сентября 2051 года…

Первая ночь после катастрофы была светла. Ярость огня, полыхающего среди руин, пожирающего мебель и скарб, смрадно чадящего в лужах расплавленного пластика, не знала границ.

Те, кто выжил, находились в тяжкой прострации.

Мужество человеческое имеет предел. Спокойно созерцать панораму руин, среди которых пляшут отсветы пламени, понимать, что несколько часов назад тут сиял мириадами огней великолепный город, было не просто тяжело — панорама пустоши, освещенной пожарами, изломанной складками изменившегося в одночасье рельефа, похоронившей сотни тысяч людей, уничтожала рассудок, воздействуя на психику, как сокрушительный удар.

Савва очнулся в темноте.

Последнее, что он помнил, было чувство глубокой досады на самого себя. В подвале на окраине города он оказался случайно. Выпил накануне со знакомым парнем, тот и затащил. Дальше, пока в голове еще царил алкогольный дурман, Савва лишь наблюдал, как кучка бритоголовых наци накачивает себя в преддверии задуманного погрома. Было тошно их слушать, но физическая форма к мордобою не располагала — за последний год, после того как разошелся с женой, Савва много пил и сильно сдал.

К вечеру дурман опьянения понемногу начал рассеиваться, и последнюю, напутственную речь этого Хистера, обращенную к малолетним боевикам, он слушал уже с отвращением.

Естественно, Савва не собирался принимать участие в погромах. Да и сильно сомневался, что пацаны пятнадцати-шестнадцати лет способны натворить что-то серьезное. Года три назад, когда Савва только вернулся со службы в армии, он бы долго не раздумывал, как поступить, — очнувшись от полузабытья, разогнал бы эту гнилую тусовку, публично, на глазах запутавшихся в речах и лозунгах подростков потрепал бы новоявленного «вождя нации», но год беспробудного пьянства сыграл с ним злую шутку. Мышцы одрябли, убеждения поистерлись, он чувствовал, что катится по наклонной плоскости, но уже не сопротивлялся неумолимому падению на дно.

Будь что будет. Раньше заработать пару сломанных ребер — не вопрос, а сейчас не страх, но липкое безразличие к окружающему поселилось в душе. Он хотел просто уйти, плюнув на все, и больше не вспоминать о существовании этого подвала, где его полупьяного, дебильно улыбающегося окрестили Хантером.

Савва ждал, когда малолетние боевики свалят. Связываться с ними не хотелось. Все равно не переубедишь, тут нужно внушение посерьезнее, чем пара тумаков.

Затаившись в глубине подвала, он наблюдал, как Хистер нервно курит в ожидании некоего события, а затем…

Я что, вырубился? — Он приподнял голову, осматриваясь.

Остаточные эффекты похмелья вмиг улетучились.

В подвале царил сущий кавардак. Блин… Они что, тут запас взрывчатки держали?!

Голова раскалывалась. В ушах звенело. Рот и нос забила едкая бетонная пыль.

Вот придурки малолетние… — мысленно продолжал ругаться он. С трудом встав на четвереньки, начал пробираться к выходу, обозначенному на фоне вязкой тьмы изломанным контуром перекошенного дверного проема, за которым сочился непонятный багряный свет.

Спотыкаясь, обдирая руки и колени об острую арматуру, торчащую из рухнувших, раздробленных железобетонных плит, он, кряхтя и кашляя, выбрался из подвала.

Горячий ветер пахнул в лицо, глаза тут же стало разъедать дымом, он закашлялся, натужно глотая поднявшуюся клубами, как будто повисшую в воздухе гарь, смешанную с бетонной и кирпичной пылью.

Взглянув на город, Савва оцепенел.

Ощущение было такое, словно ему саданули ногой в переносицу.

Гул в голове, шумный ток крови в ушах, взгляд, помутившийся от увиденного: он озирался, словно попал на другую планету, сердце внезапно замедлило темп ударов, глухо и редко трепыхаясь в груди.

Вокруг, куда ни глянь, простирались руины, их освещало пламя пожаров, чуть выше, теряясь в клубах пыли и дыма, плавали пласты зеленоватого призрачного сияния, во многих местах от исковерканной земли к низкому, тяжелому, напоенному пеплом небу тянулись черные грибовидные выбросы с багряными прожилками.

Панорама окрестностей не находила ни объяснения, ни какого-то адекватного, осмысленного отклика в рассудке. Он оцепенел, впитывая взглядом чудовищную реальность, внутри все оборвалось. Подсознательно Савва понимал глобальность, непоправимость свершившегося, но разум отказывался верить увиденному, побелевшие губы кривились, дрожали, хотелось проснуться и, обливаясь холодным потом, с облегчением понять: это всего лишь пригрезившийся кошмар…