Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

— Вы у него вроде невесту увели. Мог снизойти. Чтобы смыть позор.

— Никакого позора, — возразил Никита. — Они нас за людей не считают.

После некоторого раздумья следователь глубокомысленно изрек:

— Не совсем понимаю вашу логику, впрочем, это не важно. Мы, слава господу, не в России, чтобы копаться во всяком дерьме. Но у нас дома безобразничать никому не позволим, так и запомните. Для нас что Желудев, что ты — все одинаково. Убил — отвечай по закону. Понятно?

— Грубовато, но справедливо, — согласился Никита. — Я всегда был высокого мнения о польском правосудии. Иначе бы вас в НАТО не приняли. Нам-то фигу показали. И поделом. Не воруй, не грабь, не насильничай. Я, когда был бизнесменом…

— Хватит! — оборвал следователь. — Какие вы все бизнесмены, мы тоже знаем… Теперь что касается идеи. Про наживку, имею в виду. Что-то в ней есть. Надо подумать, проконсультироваться. Если надеешься таким образом ускользнуть…

— Я себе не враг, — поторопился уверить Никита.

Следователь распорядился, и его отвели обратно в камеру. Вскоре туда заглянул поручик Михал. Вошел, сел на табурет, закурил. Все по ритуалу. Но если ожидал, что Никита заговорит первый, то ошибся. Никите говорить было не о чем.

— Ну? — спросил наконец полицейский.

— Вот именно, — ответил Никита. — Для нас что мужик, что баба — все едино. Главное, не безобразничай.

Поручик вдруг заулыбался во всю свою круглую славянскую рожу и даже кулаком пристукнул по колену.

— А ты мне нравишься, парень. Матка боска. Думаю, принцесса не с кондачка к тебе потянулась. Только на следователя напрасно злишься. Он мужик умный. Другой вопрос, ваша русская братва ему всю плешь проела.

— Где научился так по-русски шпарить, пан Михал?

— В Москве стажировался год… Давно… Пятнадцать лет назад. Хорошие были времена… Да у нас полстраны по-русски говорит, только сейчас не всякий признается.

— Отпустит он меня?

— Отпустит. Завтра… Я чего хочу сказать, чтобы ты знал. Был случай, Иван Федорович меня крепко выручил. Мог я так загудеть, что… Ладно, в подробности вдаваться не буду. А с Анитой… сам знаешь, какая она. Так что для меня это дело тоже отчасти семейное.

— Рад слышать.

— Не радуйся заранее. Если действительно вас всех Желудь подписал, тебе туго придется. Вся штука в том, что наши и ваши хозяева, когда припечет, всегда оказываются заодно. От моря до моря у них все схвачено… Прикрыть тебя будет трудно.

— Прикрывать не надо, — усмехнулся Никита. — Просто не мешай. Отойди в сторонку.

— Там видно будет, — туманно пообещал поручик.

Документы, портмоне и часы ему вернули, когда оформляли на волю. В портмоне сорок долларов и сотни две злотых. Как обещал, он первым делом поехал в отель и снял одноместный номер. Потом погулял по Варшаве, пообедал в корчме «У причала». Съел тарелку рыбного супа, свиную отбивную и запил еду бутылкой «Туборга». Пока гулял, с удовлетворением убедился, что следователь Пыщик держит слово, которое дал на последнем инструктаже. Полиция вела Никиту деликатно, дистанционно, он лишь два-три раза заметил наблюдение, да и то не был вполне уверен. Следователь согласился, что, если «живца» облепят слишком густо, никто к нему не сунется и вся операция пойдет насмарку. Для Никиты это был важный момент. Стол в корчме, где он обедал, стоял у окна, и через щель в занавесках он с удовольствием разглядывал прохожих и любовался солнечным пейзажем. Жители Варшавы разительно отличались от москвичей, спокойные, приятно улыбающиеся, не озабоченные постоянно мыслью, что, если зазеваешься, обязательно получишь пинка в зад, иногда натурального. Однако на лицах — и мужчин и женщин — заметно некое общее выражение туповато-радостного ожидания. Как для россиян, так и для поляков резкое перемещение в рыночный рай оказалось серьезным испытанием: теперь каждый обыватель — от солидной многодетной матроны до последнего уличного бродяжки — носил в себе стойкое, как вирус СПИДа, предвкушение неминуемой и скорой халявы. Для миллионов тружеников, так и не научившихся воровать, это трепетное, ни на чем, в сущности, не основанное ожидание было единственным, что скрашивало их полуголодную, нищую жизнь.

В Зомбки доехал на электричке и в начинающихся сумерках подошел к дому Аниты. По сторонам особенно не озирался: полиция его пока не интересовала, а в то, что его терпеливо дожидаются боевики Желудя, он с самого начала не верил, в отличие от пана Вольмара и пана Михала, клюнувших на его сказочку. Но если предположить, что это не сказочка и что действительно Желудь не успокоился, даже заполучив в руки главную добычу, и распорядился оставить в Зомбках круглосуточный пост, вряд ли они обрушатся на него в доме. Для этого надо быть полными идиотами. Они и без того чересчур наследили. Скорее всего, порученцы магната, если они неподалеку, постараются взять его под колпак, а что один колпак, что два — уже не имеет значения. По разумению Никиты, для Желудя предпочтительнее дождаться его в Москве и там, в своей вотчине, где все ему подвластно, расправиться с обидчиком без суеты и спешки в подходящей обстановке. Может быть, даже провести показательное мероприятие, публичную казнь, чтобы никому не повадно было зариться на чужое добро. Подходя к коттеджу, Никита все же прикинул, где может укрываться снайпер: удобного места поблизости не обнаружил.

По-хозяйски войдя в калитку и заперев ее за собой, Никита обогнул дом, не поднимаясь на крыльцо к опечатанной парадной двери. В одном из задних окон, в том, которое выходило под лестничный пролет, в то страшное утро он все же позаботился оставить незапертую форточку, плотно ее прикрыв. Никто из полицейских этого не заметил, в чем он убедился, встав на выступ фундамента и толкнув форточку внутрь. Без труда дотянулся до железной задвижки рамы и через секунду проник в дом. Дав привыкнуть глазам, не зажигая света в гостиной, пересек ее и очутился в холле. Здесь засветил фонарик, купленный во время прогулки в спортивном шопе, и открыл дверцу в один из трех вставных шкафов, расположенных в прихожей. Вздохнул с облегчением: спортивная сумка на «молнии» со всеми деньгами, полученными от князя Черкизова, и с остатками его собственного капитала (около трех тысяч долларов) лежала на средней полке, где он ее и оставил. Теперь он был богат и во всеоружии. В доме больше делать нечего, хотя подзуживало подняться в комнату Аниты и, возможно, прихватить какой-нибудь сувенир на память. Детское, бессмысленное движение души. Лишняя трата драгоценного времени. Но на кухню все-таки заглянул и снял с крючка над газовой плитой увесистый тесак для рубки мяса.

Дом принцессы, где каждая половица запечатлела следы ее ступней, покинул тем же манером — через окно под лестницей. Перед ним теперь стояла одна задача: уйти в отрыв, сбросить все возможные и невозможные хвосты. Помахать ручкой добродушному пану Михалу и всем остальным. Он не сомневался, что справится с этим.

1