Де Бюсси - Анатолий Матвиенко

Привалы, будь они неладны! Спокойный ход кареты, а куда спешить, если пересекли границу… Постоянно задерживал нас Чеховский, не приспособленный к быстрой скачке, даже де Ришелье, измученный броском от самого Парижа, чувствовал себя лучше. Но поздно жалеть об упущенном времени.

Впереди я разглядел Опалинского, рядом с ним поспевал Ян Тенчинский, представитель семейства, соперничающего с Радзивиллами в богатстве и влиянии. Докатился хлопок следующего пистолетного выстрела, нас явно призывали остановиться.

Генрих, как и следовало ожидать, не решился искушать судьбу приказом выжать все, что возможно, из усталых лошадей. Наверно, зря, когда погоня приблизилась, польские кони до того тяжко хрипели и были покрыты пеной, что короткий бросок доконал бы их вусмерть.

– Оружие не обнажать, – процедил король, принимая царственную позу самодержца, милостиво соблаговолившего выслушать подданных. – Де Бюсси, марш за карету! Ты их больше всех раздражаешь.

То есть бой, где я один оказался против восьмерых и буквально прорубил дорогу к свободе через живое человеческое мясо, мне он ставил в вину? Королевская благодарность не знает границ. Тем не менее последующий водевиль мне придется наблюдать со сравнительно безопасной галерки…

Наивная уловка Генриха не спасла – меня окружила дюжина всадников с саблями наголо на взмыленных лошадях, и почему-то я был уверен, они, не колеблясь, пустят эти сабли в ход.

Великий маршалок коронный, спрыгнув с коня, поклонился королю.

– Сир! Как объяснить шляхте ваш поспешный отъезд?!

– Только совершенно неотложной необходимостью, пан Анджей! В Париже умер мой брат Карл, я наследую французский престол и должен немедленно быть в столице, пока его не захватили еретики.

– Вы отказываетесь от польской короны?! После всего…

– Ни в коей мере! Союз между нашими великими державами нужно упрочнять всемерно. Я заверяю вас, что прекрасно справлюсь с обязанностями короля двух государств. Вспомните множество примеров, когда личная уния давала начало объединению…

Усталое лицо Опалинского выразило разочарование и недоумение. Генрих и на одном престоле правил, мягко говоря, без энтузиазма. А уж идея о единой державе, разделенной обширной полосой германских княжеств, выглядела утопичной даже для самого неисправимого оптимиста.

– Так зачем было убивать цвет нашей молодежи в Вавельском замке? – встрял Тенчинский. – Им не объяснили про «неотложную необходимость»? Из восьмерых трое убиты на месте, один не жилец, остальные порублены так, что лучше бы тоже упокоились!

Каштелян ударил в больное место. Как выкрутится его величество? Обычно он предпочитал сваливать грехи на других…

– А как вы прикажете действовать моему сопровождению, когда короля останавливают и угрожают оружием? Хотя вы, бесспорно, правы. Мой славный друг де Бюсси несколько погорячился.

Опалинский и Тенчинский переглянулись. Им предстояло трудное решение. Королевская клятва перед Богом – дело серьезное, здесь, гордо задрав голову, маячил злостный нарушитель этой клятвы. И что делать? Арестовать его, силой доставив в Вавель? Но тогда он – больше не король, а Речи Посполитой и так дорого обошелся период бескоролевья после смерти Сигизмунда.

– Прошу простить, сир, нам необходимо переговорить наедине.

Поляки отошли на десяток шагов, начали шептаться, жестикулировать, Опалинский размахивал руками, маршалок явно был настроен более радикально, чем каштелян. Но общественное положение каштеляна весомее, и последнее слово осталось за Тенчинским.

Они еще долго препирались с Генрихом, до меня долетали обрывки королевских заверений, тот обещал приехать в Вавель не позднее конца июля, как только разберется с делами в Париже, ведь в июле у него намечена свадьба с Ягеллонкой, и опоздать к такому событию никак невозможно… Поляки и Генрих составили очередные бумаги, король подписал соответствующие обязательства. Их скрепили в совсем уж языческой манере: все трое укололи кинжалом кончик пальца, кровь капнула в кубок с вином, этот кубок «сообразили на троих».

Свита Генриха безмолвствовала. Я спешился, Матильда принялась щипать траву. Окружившие меня всадники опустили сабли. Но в ножны их не убрали.

– Сир! Мы принимаем ваши заверения. Но хотелось бы еще небольшой гарантии высочайшего возвращения, – вдруг заявил Опалинский, которому, видно, показалось мало клятвы на королевской крови в вине. – Пусть кто-то из ваших спутников вернется с нами в Краков и дождется там вас.

– Конечно, мой верный маршалок! Ну, пусть это будет де Бюсси. Луи, ты же не против?

Слова «сочту за честь» застряли у меня в глотке. Генрих, сматывая удочки, кинул в Вавеле около двух тысяч французских придворных, гвардейцев и челяди, но им вряд ли что угрожает и вряд ли кто-то воспрепятствует их отъезду. Но к «погорячившемуся» де Бюсси, настрогавшему шляхтичей в подвале как морковку для супа, отношение будет иное.

– Держись! – только и успел шепнуть Шико.

А что мне остается?

Утоптанная грунтовая дорога, совсем недавно пропустившая нас на запад в Священную Римскую империю с Парижем в качестве финального приза, начала раскручиваться назад.

Ехали шагом, распрягли лошадей у первого же водопоя. Я предпочел навести ясность в отношениях и нашел маршалка, обтирающего бока своего жеребца пучком травы.

– Пан Опалинский, я арестован?

Он хмуро усмехнулся половинкой рта, свободной от рубленых украшений.

– Вы странные люди, французы. Вам не отказать в мужестве и умении драться. Пана де Ларшана я назвал бы другом… при иных обстоятельствах. У Шико взял бы десяток уроков фехтования. Но вы относитесь к жизни слишком легкомысленно, порой кажется, что для вас нет ничего святого. Поэтому так легко предаете, обманываете, бездумно клянетесь и походя нарушаете клятвы. Ваш король предал вас, верно?

– Он и ваш король.

– Ох, не смешите меня, де Бюсси! – Опалинский бросил траву и похлопал коня по крупу. – Лично я ни на миг не верю в его искренность. Радзивилл Сиротка прямо сказал мне решать по обстоятельствам, если сочту нужным – порубать всех к чертовым псам, как вы пана Потоцкого в Вавеле. Да, опять бы наступило бескоролевье, но оно быстрее закончится, чем сейчас, когда мы будем бесплодно ждать возвращения Хенрика Валезы и, только уверившись в его вранье бесповоротно, примемся искать нового монарха. Отвечаю на ваш вопрос – вы не арестованы. Но в Вавеле я не обещаю снисхождения. Люди злы за кровопролитие в день праздника королевского обручения. Скажите, кто-то еще бился в подвале против наших?

– Вообще-то я один справился.

– С восемью! Верится с трудом. Но даже если и не один, король назначил лично вас единственным ответственным.

– Помню. Оказывается, я погорячился, спасая его от восьми сабель.

– Жизнь несправедлива, пан де Бюсси. Монархи тоже несправедливы. Вы не арестованы, но готовьтесь к худшему.