Как нам жить? Мои стратегии - Кшиштоф Занусси

Кшиштоф Занусси, Изабель Юппер и Жак Ширак в Берлине, 1988 г.

Сегодняшнее состояние влиятельных умов, формирующих общественное мнение, по-моему, весьма прискорбно, ибо постмодернизм в самых разнообразных формах или, если посмотреть шире, релятивизм обрели голос такой силы, что уже практически невозможно сформулировать какой-либо противоположный тезис. Просто стало принято говорить, что ничего нельзя сравнивать, всему есть свое место, и потому оценочность и любая аксиология непрогрессивны. Этим не подобает заниматься, это анахронизм. Все существует само по себе, мир атомизирован, поделен на ряд феноменов, каждый из которых – иной и особый. Трудно найти хоть одного политика, который бы не высказался на тему разнородности как абсолютной ценности. Diversité culturelle[36] – идеальная формулировка для любой из десятков организуемых на деньги налогоплательщиков конференций, где пережевываются эти темы. Что ж, diversity[37] – очень милое слово, но оно скрывает тот факт, что различий не существует: все разное – в равной степени хорошо, ведь иначе будет или хуже, или лучше. Меня же в культуре интересует только лучшее – иное мне безразлично. Не опасаясь прослыть злоязыким, я говорю, что прихожу в торговый центр не за сотней разных зубных паст – мне нужна одна, лучшая, и не морочьте мне голову этим diversity – оно просто утомительно. На одной конференции я встретил Умберто Эко, великого интеллектуала, профессора, и задал ему вопрос: “Почему вы, гуманитарии, избегаете хотя бы попыток оценивания и сопоставления?” Он ответил мне на это искренне, не задумываясь: “Не скажу, что совсем уж избегаем, но ведь это так трудно”. Тогда я спросил: “А за что вы получаете деньги? Ведь профессору платят за решение трудных проблем. Простые я и сам решу”. Мне видится здесь некоторая безответственность гуманитарных наук, допустивших, что ради общего спокойствия не надо ничего оценивать, иначе кто-нибудь может обидеться. Как наши коллеги, которые приезжают в Свиноустье, где вышеупомянутый фонд ежегодно устраивает культурные конфронтации. В этом году один участник “Танцев со звездами” оскорбился, узнав, что программа, в которой он выступает, отнесена к низкому искусству. К счастью, остальные не обиделись.

Кстати, на фестивале “Карусель культуры” (Karuzela Cooltury)[38] состоялась попытка завязать серьезный разговор в несерьезных летних условиях: там прошла дискуссия с участием трех бывших министров культуры (исключая поляков – мы настолько осмотрительны, что не приглашаем соотечественников, дабы обойтись без всякого рода политических последствий). Были приглашены блестящий российский интеллектуал, бывший министр культуры Михаил Швыдкой, Рокко Буттильоне из Италии и госпожа министр культуры, а вернее, советник по культуре в канцелярии Герхарда Шрёдера. Рокко Буттильоне, католический философ, яростно критикуемый в СМИ, поделился своими соображениями, причем в присутствии темпераментных оппонентов из “Крытыки Политычной” со Славомиром Сераковским[39] во главе. По мнению Буттильоне, сторонники прогресса сегодня увяли, потому что нет больше культивируемого ими мифа, утопии. Современная Европа уже не мечтает о лучшем мире. Осталась мечта о том, чтобы все хорошее длилось как можно дольше. Наши прадеды на протяжении всего XIX века грезили о всеобщем просвещении, всеобщем достатке, общедоступном здравоохранении, всеобщей демократии и всеобщем уважении прав человека (все эти мечты в значительной степени, хоть и не полностью, уже осуществились). Сейчас можно бороться за более полную их реализацию, но таким идеям недостает полета. Эта позиция не перспективна. Куда идти дальше? Какой должна быть новая мечта человечества? Отвечая на этот вопрос, Буттильоне – интеллектуал, профессор, философ – заявил: “Ведь у вас, – обратился он к прогрессистам, – есть простая идея. Вы просто-напросто говорите: надо разрушить то, что есть, а там посмотрим, появится другое, может, все будет отлично”.

Я включил этот диалог в свой последний на сегодня фильм “Инородное тело”. В Польше он был встречен на удивление враждебно. Затрудняюсь сказать, кем были противники, поскольку нелегко найти общий политический знаменатель: атакующих почти столько же, сколько защитников (идейная сторона политического разделения польского общества мне тоже неясна). Общий знаменатель я ищу по отношению к прогрессу, точнее, стараюсь понять, что разные люди считают прогрессивным. Должна ли показателем этого явления быть неограниченная свобода личности – главный лозунг светского гуманизма, можно ли воспринимать свободу как условие полноценного развития человека, и тогда развитие становится целью, а свобода – лишь средство?

Возможно, то, что я тут пишу, – тема для философского семинара, однако, представив в своем фильме христианство как источник вдохновения, не идущий в разрез с прогрессом, я вызвал лавину негативных реакций. В большинстве отзывов, как это обычно бывает, уровень аргументации был весьма примитивен. Часто аргументы или, скорее, эпитеты били не напрямую, а были направлены на эстетику фильма. Повторялся упрек, будто я написал плохие диалоги, хотя рецензенты явно хотели выразить несогласие с процитированным выше мнением о роли трансгрессии и о прогрессистах, “людях завтрашнего и даже послезавтрашнего дня”. Мои разъяренные критиканы не в состоянии были заметить, что вся эта сцена пронизана иронией (кто всерьез назовет себя человеком послезавтрашнего дня?), а важна суть спора. Есть ли у христианства будущее?

Премьера моего фильма в Польше случайно совпала с выходом в свет не публиковавшегося прежде эссе Колаковского[40] “Иисус осмеянный”, в котором автор-агностик поднимает тот же вопрос, отмечая, что вытеснение христианства из общественной жизни совершается не путем дебатов – ему способствует бессмысленный гогот. Колаковский высказывает обоснованное опасение, что без христианства вся наша культурная и цивилизационная формация распадется. Я разделяю это опасение, так как не вижу в светском гуманизме ничего иного, кроме христианства, трактуемого избирательно, с отрицанием метафизики.

С Борисом Ельциным в Москве, 1991 г.