Капитан Филибер - Андрей Валентинов

* * *

— Можно в «Арагви», — рассудил я, нащупывая в кармане остаток казенных денег. — Господин Суворин всячески рекомендует. Шашлык по-карски, чахохбили… Что-нибудь этакое откровенно… антикоммунистическое.

Ольга Станиславовна Кленович задумалась, наморщила носик. Я лишь моргнул. Носик? Вот уж верно, одежда меняет человека. Шапочка, муфта, беличья шубка — и предо мной не прапорщик с Юго-Западного фронта, а милая девушка с маленьким носиком, чуть ли не гимназистка седьмого класса. Если, конечно, не замечать непрошеных морщин в уголках глаз — и не смотреть в сами глаза. Даже когда Ольга Станиславовна улыбается. Как сейчас, например.

— Вы, капитан, всерьез решили за мной ухаживать? Ну, тогда ведите! Но разве вам не нужно в штаб?

— А гори он огнем! — с полной искренностью рассудил я. — Можно бенгальским. Иллюминация в вашу честь, Ольга Станиславовна!

Поглядела внимательно, стерла улыбку с лица.

— Я рада, что у вас хорошее настроение, Николай Федорович. И что вы живы. И что сейчас съедим чахохбили… Пошли! А штаб пусть и вправду — бенгальским.

Возле штаба мы из встретились, у знакомых дверей двухэтажного дома на Барочной. Я топтался на тротуаре, прикидывая, есть ли смысл в визите. Юла Бриннера не встречу, общаться же с очередным Кителем совершенно не тянуло. И когда открылась дверь, пропуская на улицу кого-то смутно знакомого в беличьем камуфляже, я понял, что это — перст судьбы. Как сказал его высокоблагородие: «Исполняем по возможности и по потребности». Слушаюсь, товарищ полковник!

…Эх, Василий, Кибальчиш ты ушастый! Да я тебе что хочешь расскажу, все тайны выдам, не хуже, чем Плохиш из сказки, даже без варенья и печенья. Измену могу сотворить, дров нарубить, сена натащить, зажечь все ящики с черными бомбами, с белыми снарядами да с желтыми патронами. Только поможет ли? Все равно ночами будет сниться страшный Подтёлков, рубящий тебя в кровавые клочья…

— Ну, капитан! Развлекайте девушку! Меня уже года три никто не развлекал, с тех пор, как записалась в санитарный поезд Великой княгини Марии Павловны. Развлекайте, развлекайте!

Она это взаправду? Кажется, нет. Если «капитан» — шутит. А вот когда с «ичем»…

Я заглянул под беличью шапку…

— Серьезно! — зеленые глаза смеялись. — То есть, я серьезно пытаюсь кокетничать, совершенно забыла, как это делается, а вы вместо того, чтобы мне честно подыграть…

— Стихи, — замогильным тоном перебил я. — Про цветы темной страсти. «Вянут лилии, бледны и немы… Мне не страшен их мертвый покой, в эту ночь для меня хризантемы распустили цветок золотой. Бледных лилий печальный и чистый не томит мою душу упрек… Я твой венчик люблю, мой пушистый, златоцветный, заветный цветок!»

— Вы не правы, Николай, — негромко проговорила она. — Тэффи — хорошая поэтесса, я ее очень люблю. Не издевайтесь, это просто не ваше. Если хотите, прочтите то, что нравится вам.

Мне?!

Остановился, поглядел ей в лицо. Серебряный век… Прапорщик Кленович, лучшая разведчика генерала Алексеева, любит Тэффи. Гламурная белогвардейщина…

— Что я могу сказать тебе, детка, прежде чем нас разорвет на куски?

По нам проедут тяжелые танки, нас накроют золотые пески.

Ты думала, что жизнь — молоко и мед, а жизнь это горький отвар.

Аллах акбар, детка. Аллах акбар!

Вы утратили духовные ценности, детка. Ваши идолы — звезды кино.

А у меня есть Бог, мой Бог, детка. А ваш бог умер давным давно.

Сгорела Александрийская библиотека, когда поджег ее халиф Омар.

Аллах акбар, детка. Аллах акбар!

Остановился, перевел дыхание. Еще — или хватит?

— Еще! — шевельнулись губы.

— Полетят корабли к далеким планетам, полетят через черный ад.

Наступает новая эра, детка — звездный джихад.

А ты думала, солнце будет светить вечно? Оно превратится в пар.

Аллах акбар, детка. Аллах акбар!

В моем раю уже дымятся кальяны, цветут дивные сады.

Там ждут меня девы, они все — без изъяна, они все — такие, как ты.

Они так горячи, у них под кожей, под кожей у них пожар.

Аллах акбар, детка. Аллах акбар!

Она долго молчала, затем взяла меня под руку, вздохнула:

— Пойдемте за чахохбили… То, что вы прочитали, Николай — не стихи. Впрочем, для того, чтобы меня заинтересовать, капитан Филибер, совершенно незачем притворяться любителем поэзии.

* * *

Они шли по залитой зимним солнцем улице — двое не убитых на войне и внезапно без всякого спроса взявших незапланированный отгул. У них, как и у всех живых, хватало тем для разговора. И менее всего хотелось анализировать происходящее, анатомируя недолгие минуты покоя и тишины, когда можно смотреть друг на друга, а не в прорезь прицела. Однако он все же попытался — и вдруг понял, что строчки, которые прочитал поклоннице Тэффи, адресованы вовсе не ей, а ему самому. Не он — девушка в беличьей шубке, доверчиво взявшая его за руку, произнесет в последний смертный миг священную клятву, срывая чеку с гранаты или поднося ствол револьвера к виску. Не столь важно, в какие слова облечен ее «Аллах акбар!» — она имеет на них полное право. В отличие от него — рефлексирующего, размышляющего, сомневающегося в каждом шаге. Но в то же время в стихах была своя правда, неровные страшные строчки словно предназначались им, идущим сейчас по солнечной тихой улице. «Это подлинное мистическое единение — единение тел и душ. Мы смешаемся плотью, мы станем ближе, чем любые жена и муж…».

Лабораторный журнал № 4

18 марта.

Запись десятая.

Некоторые мысли по поводу прошедшего Дня Рождения.

Кто в настоящий момент самый старый человек на земле, точно не известно. Проблема в признании самого факта. Официальные инстанции всячески придираются к документам, справедливо опасаясь встретить очередного 150-летнего Хапара Кнута. Есть и негласные стремление игнорировать долгожителей Третьего мира, отдавая преимущество Европе и в особенности США.

Один из очевидных кандидатов — Григорий Нестор, американец, бывший подданный Австро-Венгрии. Фамилия, без сомнения, значащая. Ему 116 лет. Уроженец Западной Украины. Никогда не был женат.

Когда Нестора спросили, что он думает о «том» свете, он ответил: «Там, наверное, хорошо. Было бы плохо — наверняка бы кто-нибудь оттуда да сбежал».

Продолжаю изучать Журнал № 2. Второй словно услышал меня и поспешил исправиться. Встретил у него интересные размышления об оптимальном использовании срока, отпущенного Q-реальностью. Второй исходит из того, что срок не так и мал (если иметь в виду субъективное время эксперимента), зато ограничен количеством «погружений» (подробнее об этом — ниже). Рассчитывать более чем на три «погружения» нельзя. Посему Второй предлагает разделить условное Q-время на три части. В первой (фаза «А») следует «изжить» и «снять» накопившиеся за жизнь проблемы. Данный пункт не расшифровывается, но имеется в виду, вероятно, все тот же пулемет «Вулкан» с неограниченным запасом патронов. Второй отделывается не слишком определенным термином «как следует встряхнуться».