Армагеддон. 1453 - Крис Хамфрис

Хамза встал рядом со своим господином.

– Бальзам мира, – сказал он, протягивая мертвого голубя.

Мехмед взял тушку, секунду разглядывал, а потом поднял, чтобы ее видели все.

– Добрый знак, – сказал он громким ясным голосом. – Первая добыча. Но не последняя. И следующей ждать недолго.

Султан вытянул вперед руку, по-прежнему сжимая в ней птицу.

– Там, прямо перед нами, – императорский дворец. Он стоит в пределах Рима Востока. Красного Яблока. Легендарной Византии. Пришло время исполнить пророчество Мухаммеда, хвала ему!

Бормотание вокруг, восхваление.

– Настал час, назначенный Аллахом, милостивым и милосердным, и осмотрительно подготовленный. Никогда еще столько сынов Исаака не собиралось под этими стенами. Никогда еще они не приносили с собой средство растереть эти стены в пыль под ногами.

Он указал на лежащую в яме пушку.

– Пусть никто не дрогнет, ни один меч не вернется в ножны, пока знамя Пророка, слава ему, не взовьется над высочайшей башней. Пока муэдзин не призовет нас к молитве с минарета, который мы поставим в самом сердце Айя-Софии.

Султан потянулся к ножнам, выхватил меч, поднял его над головой.

– Пусть Константинополь падет! – крикнул он. – Аллах акбар!

Он резко опустил меч. Это был сигнал, которого ждал пушкарь. Урбан коснулся тлеющим фитилем казенника, убедился, что огонек пополз внутрь, и торопливо вылез из ямы. Все отступили на шаг – все, кроме Мехмеда. Тот стоял на месте, вновь воздев меч. И тогда раздался звук, пришедший из вспышки пламени и облака густого черного дыма, рев, который мало кому доводилось слышать, звук, способный, если такое возможно, пробудить мертвых.

Его услышала София в своем доме, в миле оттуда. Она поняла, что это, схватила испуганную дочь и зажала ей уши, но было слишком поздно. Его услышали люди перед стенами, и каждый воин огромной армии, от отборных янычаров до растерянных яйев, как бы ни был он яростен в бою, пригнулся от внезапного удара. Его услышали люди на стенах дворца, но не успели пригнуться, как огромный шар врезался во внешнюю стену, и земля содрогнулась.

Возможно, это был звук, способный пробудить мертвых. Но первый человек, погибший в Константинополе, был разорван на куски летящей каменной кладкой и потому не мог восстать. А смеющийся голубь, который все еще лежал в руке султана, не пошевелился.

Увидь меня, Турок.

Смотри, где я стою. На стенах, которые тысячу лет отражали все приступы. Ты заявляешь, что твои чудовищные пушки превратят их в песок. Ты кричишь, что, едва она будет здесь, твоя армия, бесчисленная, как песчинки на берегу, она сметет тех жалких немногих, которые осмелятся встать перед тобой.

Сказать ли тебе, чего ты не видишь? Ты не в силах заглянуть в мое сердце. Не в силах… потому что его доспехи лучше, чем мои. Оно укрыто уверенностью, которую не пробьет никакое оружие.

Ты сомневаешься? Тогда дай я расскажу тебе об этой уверенности, о том материале, из которого она сделана. Подобно раствору, скрепляющему эти стены, составленному из извести, песка и воды, моя уверенность состоит из трех вещей. Истории. Веры. Любви.

История нам не бремя. Она – наш штандарт с орлом, и, когда мы соберемся под ним, наша армия будет в сотни раз больше твоей. Мы больше не будем жалкими немногими, над которыми ты смеешься. Нас – легион. Хорошее слово, ибо это легионы прошли маршем от Рима, чтобы завоевать мир. И когда завоевания окончились, первый император, признавший Христа Воскресшего, пришел сюда. Пришел со славным прошлым первого Рима – и увидел его будущее. Константин дал городу свое имя. Но он мог бы назвать его Новым Римом.

Говорят, твой султан желает стать новым Цезарем, но разве он не видит, что Юлий стоит рядом с нами? Еще говорят, что Мехмед желает завоевать все, некогда завоеванное Александром, таким же молодым, как он. Но разве он не знает, что Александр был греком? Как и мы. Греки и римляне, вместе.

Если б вы могли видеть сквозь эти стены, какую славу вы узрели бы? Не только камень, хотя город наполняют высокие колонны и великолепные форумы, несущие жизнь акведуки и пурпурностенные дворцы. Не только искусство – хотя на золотых деревьях сидят поющие золотые птицы… инкрустированные драгоценными камнями серебряные иконы украшают дома и храмы… люстра из десяти тысяч стеклянных частей хранит свет самих небес…

Ибо есть и другая слава – наших слов. Тексты, переведенные со всех языков мира, включая твой. Древние и новые, алхимия и любовные поэмы, история и медицина, философия и геометрия, копии в цветных чернилах и безупречном почерке монахов и ученых. Знания, найденные и открытые заново, по каждому вопросу, который интересует человека. Законы, собранные в кодекс, как то было сделано по приказу императора Феодосия девятьсот лет назад, и применяемые по сей день всюду, где есть цивилизованные люди.

Слова – намерения Бога, разъясненные избранными Им людьми. И все же, возможно, истинная причина, по которой Он избрал нас, заключается в том, что Он знал: только мы из всего мира можем построить для Него дом, достойный Его величия.

И потому знай: даже если вы сможете обрушить эти стены и достичь жилища Бога, дальше вы не пройдете. Ибо на вершине своего триумфа будете низринуты огненным мечом архангела Михаила, ведущего небесную рать. Если вам повезет, то в мгновение, прежде чем Он сбросит вас в вечные муки, вы узрите Его величие. Смотрите на необъятный купол, сплошь покрытый мозаикой бесконечного разнообразия и цвета. Слушайте, как тысячи, что могут вместиться в него, поют в унисон Ему хвалы. Чувствуйте сладкий аромат тысячи лет драгоценнейших благовоний, пропитавший сами камни.

Это Айя-София, церковь Божьей Мудрости. Бог живет здесь, и он не позволит вам выгнать Его.

Я знаю, ты не можешь этого увидеть. Ты видишь только стены, которые можно обрушить, и немногих людей в жалких доспехах. Так дай мне рассказать тебе о последней вещи, которую ты не можешь увидеть. О том, что делает этот город непобедимым.

Ты не можешь увидеть мою любовь к нему.

Она не тверда как камень. Она не воодушевляет, как история, не поддерживает, как слова Бога. Моя любовь сделана из самого воздуха, из ветров, дующих с востока и запада, из запахов, которые они приносят каждый сезон. Из солнца, которое проходит надо мной к Босфору, охватывает пламенем купол Божьей Мудрости, ложится на каждую колонну – веху нашей истории, превращает воды, что окружают и поддерживают нас, из голубоватой расплавленной стали наших мечей в зелень императорских глаз. На своем дневном пути солнце бросает ровный свет на весь город, задерживается, будто любовник, неготовый расстаться… а потом внезапно убегает, не в силах обернуться, стремясь поскорее вернуться назад, как всегда.

Как и я. Если я слишком устану, чтобы поднять меч, я лягу в брешь помехой твоей ноге; и если моей жертвы будет недостаточно, чтобы искупить мои грехи, возможно, ее хватит для одной Божьей милости: пусть я проведу свое время в чистилище камнем Константинополя. Под этим светом, вдыхая эти запахи, частью истории. Частью величайшего города на земле. Каким он был. Есть. И будет всегда.