Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая - Вера Камша

– Я… – заметался Эйвон, – я не понимаю!

– Все очень просто, – Алва прижал струны. – Скалам, по вашему утверждению, нужен Повелитель, а Надору – герцог. Так и будет. С этой ночи вы и то, и другое.

– Я не должен! Я не вправе принять имя Окделл… И я не могу стать Повелителем Скал…

– Нет, это я не могу. Больше! Теперь повелевать Скалами будут Лараки, но под именем Надорэа. Логично и, кажется, безопасно для Талига. Я сказал, вы услышали.

«Весенняя птица!» – проорал сверху папаша Симон, и Олаф привычно кивнул, подтверждая, что слышит. В лицо впивался ледяной шван, развевая офицерские шарфы, было радостно, тревожно и ужасно хотелось самому влезть на мачту. Чтобы видеть.

– Лейтенант, – Ледяной с не присущей ему усмешкой протянул адъютанту трубу, – поднимитесь в «гнездо» и убедитесь лично, что это именно Бюнц.

Фок Фельсенбург отдал честь и ухватился за вантину. Адмирал цур зее не знал, что приказывает рейтарскому капитану, но разве одно исключает другое? Они идут выручать Южную армию, и к кошкам обиды! Да, Бруно и бабушка Элиза поступили с Олафом, как свиньи, то есть как политики, но ведь обошлось. Сейчас не до сведения счетов, сейчас главное – опередить предателей, а затем и остановить. Хорошо, Бюнц очередной раз начхал как на приказы, так и на опасность угодить на Мокрой тропе в два огня. Ничего, прошел: в светлом круге лихо вздымались знакомые мачты. Вместе с «Птичкой» они продержатся до подхода Бешеного, особенно если вернется ведьма, должна же она, наконец, вернуться!

На всякий случай Руппи со всем тщанием оглядел горизонт, после чего перевел трубу на «Весеннюю птицу» и не враз поверил своим глазам. У носовой фигуры была та самая голова, которую он оттяпал «львиным» палашом!

– Это не Бюнц! – выпалил Фельсенбург, чуть ли не слетая с мачты, – это… Леворукий знает кто!

– Именно, – адмирал цур зее успел переодеться в красное и черное. – Здесь самим собой остаетесь лишь вы. Надеюсь, ваш конь оседлан?

– Вам следует поторопиться, – подхватил брат Орест. Адрианианец был в капитанском мундире и держал под уздцы вертящую задом Гудрун. – Морок захромал. Не было гвоздя, потерялась подкова… А ну шевелись, лежебоки! К крабьей теще захотели?!

На Фельсенбурга никто не кричал, но торопиться следовало и ему. Что делать, если эти дурацкие бошки может рубить лишь он? Пришпоренная Гудрун подпрыгнула, норовя ухватить за хвост пролетавшую кавиоту, не смогла, только зубами клацнула, и длинными прыжками понеслась звенящим подмороженным лугом. Это было прекрасно, но полностью отдаться удивительной скачке мешало недоумение. Если ему вместо коня привели кошку, значит, все стали мельче мышат, и как в таком случае прикажете воевать? Руппи вгляделся в приближающиеся деревья, те вроде остались прежними. Значит, это не он измельчал, а Гудрун выросла, ну так вперед!

Пушистая красотка хихикнула и пошла боком, будто приснопамятный Краб дядюшки Мартина, в глаза ударило голубоватое солнце, Фельсенбург чихнул и проснулся. В палатке. Солнце в самом деле пробралось сквозь незамеченную вечером дырку, и правильно сделало: одолженные Бруно – главный охранитель командующего должен знать точное время – часы показывали без двадцати десять, а Руппи лег, вернее, рухнул около шести. Четыре часа, кои фельдмаршал пожаловал своему стражу, истекали, и лучше было явиться, не дожидаясь посыльного. Руперт потряс головой, отгоняя в прямом смысле кошачий бред, и взялся за сапоги – снимать мундир фельдмаршал вчера запретил лично. Бруно ценил крахмальные манжеты, но не дороже собственной шкуры, шкуру же караулил Фельсенбург с палашом, а сталь не мнется. Побриться, впрочем, стоило, да и времени хватало… Руппи высунулся из палатки и потребовал горячей воды. Утро, не в пример ночи, выдалось ясным, даже не верилось, что вечером все сожрет туман; когда ясно, во многое не верится.

Капитан смотрел на бивачную суету, и похожую, и не похожую на вчерашнюю с позавчерашней. С холмика, на котором обосновался фельдмаршал и те, кого он желал иметь под рукой, лагерь казался чуть неряшливым – и палатки стоят кривовато, и лошади не отогнаны, но вообще-то встали неплохо!

Так и не поверивший Луциану до конца, Бруно все же оставил прежние позиции и отошел почти к самой трясине, где и развернулся фронтом сразу и к эйнрехтцам, и к горникам. Один фланг Южной армии прикрыли болота, второй – приличных размеров овраг, образованный местной речушкой. Дело было за врагом, который мог явиться той же ночью, а мог обойти залезшего в мешок фельдмаршала и направиться туда, где ему нравилось больше.

Командующий со свитой не откровенничал, но рота охраны, как ей и положено, охраняла, а капитан Фельсенбург торчал рядом с Бруно и тренировал мозги на услышанных приказах. По всему выходило, что старый бык посторонился, пропуская Гетца к эйнрехтцам. Дескать, объединяйтесь, господа предатели, и катитесь к Савиньякам, а мы выждем и пойдем, куда собирались. Только вот господа предатели могут предпочесть фрошерам Бруно. Армия, о которой рассказали торговцы, при ближайшем рассмотрении оказалась куда ближе и куда больше, чем представлялось. Эзелхард, как выяснилось, уже был в руках китовников, а перекрыть дорогу шириной в десяток шагов достанет и батальона, который на пару с горниками поставил бы Бруно в два огня. Фельдмаршал вывернулся, только надолго ли?..

Когда явился папаша Симон с котелком, Руппи прикидывал, сколько при их обозе можно просидеть в болотах без риска съесть сапоги и друг друга. Выходило, не слишком-то и долго.

– Доброго утра, господин капитан, – поздоровался палач, – ваша вода. Завтрак будет холодным.

– Переживу. Новости есть?

– Рауф в поиске, затемно уехал, а так…

«Так…» было ожидаемым. Папаша Симон втираться в доверие умел, может быть потому, что оное доверие оправдывал. Капралы и сержанты вовсю откровенничали с господином Киппе, которого полагали личным слугой Фельсенбурга. Нет, заплечных дел мастер не врал и не скрывал своего ремесла, но и не распространялся о нем. Он больше слушал, чем говорил, и к тому же оказывал услуги – менял повязки, рвал зубы, чинил амуницию – и все с обстоятельным благодушием. Вояки такое ценят, и Руппи знал то, что до ушей старших офицеров доходит редко.

– …не понимают они, с чего мы с места сорвались, – папаша Симон подал чистое полотенце, – вот и сочиняют, а половина неприятностей от того, что тем, которые думают, не понять, правильно начальство делает или нет.

– Начальство само не знает, – обрадовал налюбовавшийся за ночь на фельдмаршальские сомнения Руппи. – Зря ты со мной отправился, сидел бы в Хексберге да радовался.

– Никак нет! – отрезал Киппе. – Безделье противно Создателю, а член гильдии на фрошеров работать не может – из мастеров исключат, да и нет у них там…

– Руперт! – лопоухий Пауль, самый болтливый из адъютантов Бруно, начал говорить еще по ту сторону полога, – к фельдмаршалу! Вернулся Рауф, эти скоты затеяли переговоры, представляешь?! Звали самого, только жирно больно, едет Рейфер… А фок Гетц, жаба такая, с китовниками-таки снюхался, так что спасибо твоему адрианианцу. Эх, и влетели бы мы! Представляешь?!