Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар

С этого момента власть своими действиями и публикацией официальных текстов начинает создавать каноны подобных разоблачений.

Она избирает чрезвычайно гибкое определение, позволяющее понимать явление максимально широко. Первоочередная задача — сделать практику повседневной, максимально завуалировав ее связь — в плане моральном — с доносом, поступком, который общество все еще осуждает и считает безнравственным. Внедряются новые словарные обозначения, так для обозначения доносительства постепенно начинает применяться неопределенное и нейтральное слово «сигнал». Значение этого слова включает в себя и жалобу, сообщение о недостатках в работе государственных органов, и донос. Отныне различий более не делается, границы между жанрами стираются. Сеть, созданная в двадцатые годы для сбора разоблачений, оказывается востребованной: она очень обширна и позволяет избежать того, чтобы единственным адресатом сигналов была политическая полиция. Тем более что пропаганда намеренно не выделяет этого специального адресата. Советские люди могут писать, куда хотят. Анонимные письма, письма коллективные или индивидуальные — власть более или менее благожелательно воспринимает все формы сигналов: здесь опять же важно никого не отпугнуть. Единственная сфера, где указания носят более определенный характер, касается содержания сигналов: не столько фактов, о которых следует доносить (предлагаемый перечень относительно широк и предполагает как разоблачения самого общего характера, так и доносы на конкретных лиц), сколько самой формы разоблачения. Власть подчеркивает индивидуальную природу недостатков. Нужно, чтобы негативные обстоятельства и поступки, о которых сообщается, были связаны с определенным человеком. Присутствует, таким образом, настоятельное требование указывать конкретные факты и выявлять «конкретных носителей зла».

Четко определив контуры практики, власть прилагает усилия к тому, чтобы распространить ее в советском обществе как можно шире. Для этого используются как законодательные возможности (обязательство доносить в ряде случаев предусматривается уголовным кодексом), так и практические действия (принимается ряд мер, облегчающих непосредственную подачу жалоб). Но главная составляющая работы по внедрению практики доносительства — это та пропаганда, с помощью которой обращения к властям выставляются напоказ. В этом случае пресса является основным инструментом: она позволяет воспроизводить некоторые письма, распространять многочисленные призывы к доносительству и, главное, самим своим тоном сделать повседневным и обыденным поступок, который в противном случае мог бы носить чрезвычайный характер. Советским людям также предлагается соприкоснуться с доносительством в ходе общественных собраний, на которых ответственные лица чаще всего оказываются под разоблачительным огнем присутствующих.

Подобная тяжеловесная машина, создаваемая и продвигаемая сталинской властью начиная с 1928 года, возникает не просто так. Государство хочет быть всезнающим и всемогущим, судьей в общественных и частных конфликтах, контролером, полицейским, блюстителем чистоты. Оно хочет играть роль врача и полицейского, учителя и родителя. Однако, чтобы реализовать подобный проект, недостаточно просто поставить себе цель. Как работала сталинская система доносительства? Обеспечивали ли шестерни механизма его эффективную работу? Отвечал ли он ожиданиям власти? В системе существовало еще два важнейших действующих лица, которых мы пока не касались: администрация, которая должна обеспечивать ее функционирование, и, самое главное, население. Каким образом советские люди отреагировали на предложение, которое было им сделано? Какой смысл они придали системе?

Соорудить громоздкую машину не значит автоматически получать результаты ее работы. Конечно же, власть прилагает реальные усилия для того, чтобы распространить практику доносительства, внедрить ее в умы, стереть в душах нравственные преграды, которые могли бы смутить некоторых советских людей. Теперь же важно понять, какова была реальность: можно ли оценить количество письменных сигналов? Связан ли пропагандистский напор со слабостью реальных результатов или, наоборот, население энергично отвечает на призывы власти? Является ли информирование власти чем-то стабильно повседневным, или можно выделить периоды, когда подобных писем особенно много? Какие факторы определяют этот приток? Самые разные институты работали с сигналами населения: специализированные организации, такие как бюро жалоб, газеты, секретариаты политических деятелей… Как функционировала вся эта сеть?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо иметь статистику сигналов в СССР в тридцатые годы. Однако дать количественную оценку достаточно сложно. Сведения, которыми мы располагаем, очень фрагментарны и редко бывают однородными[153]. Как правило, они носят весьма точечный характер: так, мы точно знаем количество писем, пришедших в «Горьковскую коммуну» в 1934 году (все расписано даже по декадам!). Но, к сожалению, это единственный год, за который такие сведения имеются. Нет никаких данных за 1933 или за годы после 1935, за исключением нескольких цифр, относящихся к 1936 году. Поэтому общая картина явления неизбежно будет импрессионистской. Тем не менее совокупность всех собранных нами данных позволяет с уверенностью утверждать, что ответ населения на призывы власти имел массовый характер.

В целом можно выделить два «ритма» писания во власть, которые накладываются друг на друга и позволяют понять динамику изучаемой практики. Довольно длительный период «спонтанного» доносительства, когда письмо отправляется по индивидуальным мотивам, в свободно определяемый отправителем момент и в выбранную им же инстанцию, служит своеобразным фоном. На него накладываются точечные всплески, приходящиеся на моменты, когда власть проявляет максимальную настойчивость. Так происходит, в частности, во время кампаний, таких как кампания самокритики или пятидневник по работе бюро жалоб, а также во время чисток в партии или советском аппарате.

В 1928 году в системе доносительства доминируют уже устоявшиеся в предыдущие годы институты сбора доносов. «Крестьянская газета» и секретариат Калинина составляют ядро системы: председатель ВЦИК получает в этот год около 100 000 писем и устных обращений, крестьянский печатный орган — в шесть раз больше. Как мы видели, кампания самокритики дала значительный приток писем в газеты: согласно официальным данным их количество увеличилось вдвое за несколько месяцев. Создание Центрального бюро жалоб и сопровождавшая это событие реклама также вызвали рост потока жалоб. За первый год своего существования Бюро получило около 20 000 писем, т. е. в пять раз больше, чем его предшественник. На областном уровне цифры скромнее: областные газеты получают в год приблизительно 15 000 писем, в то время как бюро жалоб Нижегородской области около 4000, несколько больше, чем в предыдущие годы.