Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России - Егор Яковлев

Прибытие пленных в стационарные лагеря (шталаги), за которое отвечало уже ОКВ, а именно Общее управление вооружённых сил во главе с генералом Германом Рейнеке, ничего не меняло в политике питания. Здесь действовали аналогичные, а осенью 1941 года и более жестокие директивы: согласно приказу Рейнеке от 8 октября 1941 года, рацион советского военнопленного, занятого на работах, составлял 894 килокалории, незанятого – 660 килокалорий[387]. Очевидно, подобная политика автоматически означала очень высокую смертность, чего нацистские военные чиновники не могли не понимать. Увеличение норм до 2500 килокалорий произошло только в конце 1941 года из-за необходимости использовать узников на работах в военной промышленности. Однако в апреле 1942-го эти рационы были вновь снижены.

Следует принять во внимание, что между директивами и их исполнением всегда существовал некоторый зазор. Откровенно заниженные рационы и вообще распоряжения об особом отношении к советским военнопленным на местах домысливались как намёк на то, что церемониться с русскими не нужно вообще. Как пишет Арон Шнеер, «при взятии в плен немцы, как правило, не кормили пленных в течение первых дней, заставляя голодать до целой недели, желая подавить волю, стремление к сопротивлению, добиться покорности, предотвратить попытки к бегству»[388]. Военнопленный Леонид Котляр вспоминал: «До Николаева немцы гнали нас целую неделю. За всё это время нам ни разу не дали ничего поесть, даже символически. Чем мы кормились? Ягодами паслена, кукурузным початком, случайно найденным у дороги… Однажды прямо у нас под ногами оказались подсолнечные жмыхи, которые на Украине называют макухой. Я умудрился набрать довольно много макухи, оказавшейся почти единственной едой для меня и моих товарищей в лагере»[389].

Далее несчастные могли получать раз в день суп из лебеды, баланду с картофельными очистками, гнилую капусту, опилочный хлеб или жом (отбросы сахарного производства). Употребление суррогатов часто вызывало болезни желудка с сильнейшими болями, обрекавшими человека на жуткие мучения. В гомельском концлагере, где существовал лазарет и работал русский врач Аникеев, попытались спасать пленных, изготовив 300 алюминиевых «выскребалок»: ими из прямой кишки узников вычищали экскременты из остатков вредоносной пищи[390]. Однако это был лишь частный случай: большинство заболевших умирало в невообразимых страданиях. Те, кому доставалась более-менее естественная пища, всё равно не имели возможности насытиться: люди были вынуждены есть траву, дождевых червей, древесную кору и в итоге рано или поздно оказывались на пороге смерти.

Обезумев от голода, многие теряли человеческий облик. Известный в будущем военный писатель Константин Воробьёв стал свидетелем жуткой сцены, когда истощённые военнопленные разорвали на куски ещё живую лошадь. Впоследствии он описал этот эпизод в художественном произведении, степень достоверности которого, однако, высока:

«Может, я первый из всех увидел тогда, как от ворот в глубь лагеря заковыляла на трёх ногах белая лошадь. Она понуждалась к складу, у которого я сидел, но недалеко от поленницы попятилась назад, споткнулась и заржала – трубно и длинно, и к ней тогда половодно хлынула колонна пленных…

Это продолжалось долго – смятённая поваль, крики и стоны, а потом появился Васюков. Полы его шинели были тёмными, и в руках он держал какой-то блестящий розовый пласт. Он окликнул меня, как вдогон издали, и я приподнял руку.

– Тимоху искал, – рыдающе сказал он. А после вот лошадиную лёгкую достал. Она совсем… совсем тёплая»[391].

В целом, как чётко резюмировал Арон Шнеер, «режим, установленный в немецких лагерях для советских военнопленных в 1941 г. и до конца 1942 г., гарантировал… голодную смерть»[392]. Но голод был не единственной причиной высокой смертности. В первую очередь ему «помогали» издевательские условия содержания. Многие пересылочные лагеря представляли собой всего лишь оцепленную территорию под открытым небом. Но и шталаги тоже были не готовы к приёму военнопленных. Впоследствии Курт фон Эстеррейх, начальник Данцигского военного округа, объяснил это тем, что в марте 1941 года генерал Рейнеке на специальном совещании намекнул: если крытые бараки не будут построены в срок, русских можно разместить и на земле[393]. Результатом этой оговорки стало то, что из девятнадцати намечаемых шталагов только в семи возвели сооружения для содержания пленников. Естественно, несчастным никто не выдавал одеяла или тёплую одежду, не было подготовлено душевых или уборных. Антисанитария становилась причиной быстрого распространения болезней, включая сыпной тиф, унесший жизни нескольких десятков тысяч. Кроме того, заключённые часто подвергались побоям и моральным издевательствам. Альфред Розенберг сообщал Кейтелю, что среди персонала лагерей можно было слышать рассуждения: «Чем больше пленных умрёт, тем лучше для нас»[394].

Довольно типичную картину рисует донесение агента НКВД с оккупированной территории Ленинградской области в декабре 1941 года о лагере в Красногвардейске (Гатчине).