Стрекоза второго шанса - Дмитрий Емец

Рина не подозревала, что взмокших гиел чистят снегом, однако последовала его примеру. В любом случае, Гавра стоило переседлать. Он был как намыленный, седло соскальзывало со спины. Когда Рина, зачерпнув, провела по спине Гавра, снег сделался желтовато-пенным. Лишь после пятого или шестого раза снег сохранил свой цвет.

Дав гиеле остынуть, Гамов достал из рюкзака сухой корм. Половину пачки отсыпал Алю, половину перебросил Рине.

– Покорми его! Сама тоже поешь; он не особо вкусный, но отравиться сложно.

– Я не хочу.

– Дело твое, но лучше не отказывайся. Не исключено, что в следующий раз мы будем обедать уже в потустороннем мире, – сказал Гамов и с хрустом стал разгрызать сухой корм, заедая его снегом.

– Вот гадость! Знай я заранее, что угрохаю сына Тилля, я подготовился бы получше! Взял бы с собой палатку, еды, ремкомплект к арбалету, побольше болтов… А теперь даже и домой не сунешься! – сказал он с досадой.

– Думаешь, Тилль уже послал кого-то… – начала Рина.

Гамов молча оглянулся на нее, и Рина притихла, наблюдая, как Гавр жадно хватает корм вместе со снегом. И при этом рычит и косится на Аля. Закончив с кормом, Гавр некоторое время заглатывал снег вхолостую, пока, наконец, не стало ясно, что это всего лишь снег. Тогда он стал тереть морду лапами, скулить и вертеться, вытаптывая площадку, чтобы лечь. Аль подошел, понюхал, после чего без всяких церемоний оскалил зубы, согнал Гавра с натоптанного местечка и завалился в него сам. Гавр не обиделся и вытоптал себе новое.

Гамов сидел на снегу и угрюмо рылся в рюкзаке.

– Чего мы ждем? – спросила Рина.

– Ночи. Попытаемся проскочить к ШНыру. Там наверняка полно патрулей, но весь ШНыр не оцепишь. Если повезет, к утру ты будешь на месте.

– А ты? – тревожно спросила Рина.

Гамова ограда ШНыра не пропустит. Неужели он не понимает?

– Обо мне не беспокойся, – бодро сказал Гамов.

На минуту он включил телефон, и тот сразу завибрировал, одна за другой принимая эсэмэски.

– О! Начинается! Одиннадцать штук за час! – кисло сказал Гамов. – Вот они: дохлые ласточки славы!

– Что начинается? – спросила Рина.

– Нашествие иудушек. Быстро разнюхали.

Рина не поверила, что он говорит всерьез.

– Это же твои друзья! Может, предлагают помощь?

– Что, прямо всей толпой? А вдруг кому-то пришло в голову, что первый, кто сдаст меня Тиллю, получит много псиоса? Он мелочиться не будет.

– Ты как-то плохо думаешь о людях.

– Я думаю о людях как-то трезво. Люди хорошие, но, когда им приходится выбирать между собой и кем-то еще, они почему-то выбирают себя. Кого мы первыми ищем на общих фотографиях? Лучшего друга или свою милую мордочку? И пусть, кто думает иначе, потанцует на моей могиле. А, надоело все!

Гамов отвернулся и надолго замолчал. Рина не знала, что ему сказать. О чем не заикнешься, он будет только раздражаться. Но ведь он сам ей помог! Переступил через себя и, бросив гиелу на арбалетчика, выстрелил, зная, что перед ним сын Тилля!

Быстро темнело. Рина лежала на снегу и смотрела на небо. Рядом ворочались, поскуливали и зевали гиелы, довольные жизнью и собой. Ветер разогнал тучи. Открылась звездная бесконечность.

– Представь: ты оказался где-то там, далеко! – сказала Рина, забыв, что старалась не разговаривать с Гамовым. – Стоишь на звездной дороге и знаешь, что одна из этих звезд твоя. Только на ней ты будешь счастлив. Но идти до нее сто миллиардов лет. Ты пошел бы или удовольствовался бы какой-нибудь другой звездой, не твоей, но которая находится гораздо ближе?

Гамову было явно не до звезд. Он вспоминал, сколько у него с собой арбалетных болтов.

– Мне как-то оранжево. Я не проживу сто миллиардов лет.

– А если бы ты знал, что бессмертен?

– Тогда пошел бы. Или не пошел бы. Не знаю.

– А ты шел бы постоянно или иногда садился бы и отдыхал?

Гамов перестал перекладывать болты.

– Слушай, женщина: мне бы твои проблемы!.. ну… наверное, отдыхал бы…

Рина удивленно повернула голову, коснувшись снега щекой.

– Но ведь если отдыхать, то сто миллиардов превратятся в сто пятьдесят, если не в двести! Я бы не отдыхала! Даже десяти минут!

Гамов стал отряхиваться от снега. Потом свистнул Аля.

– Но вот и хорошо, что ты такая неотдыхательная! Тогда полетели!

Рине ужасно не хотелось подниматься со снега.

– Куда?

– Все туда же! В твой ШНыр. Ждать больше не имеет смысла: окоченеем! Паршиво, что ночь ясная. Ну ничего!

– Похоже, ты хочешь от меня поскорее отделаться. От меня и от хорошего поступка, который совершил! – сказала Рина.

Гамов усмехнулся.

– Очень может быть! Только я его не совершал. Я в него вляпался.

Старше всего – Бог, ибо он вечен. Прекраснее всего – мир, ибо в нем все согласованно и стройно. Больше всего – пространство, ибо в нем мир, а в мире все остальное. Разумнее всего – время, ибо оно всему учит. Неотъемлемей всего – надежда, ибо она есть и у тех, у кого больше ничего нет. Полезнее всего – добродетель: с нею все на свете хорошо. Вреднее всего – порок: с ним все на свете плохо. Сильнее всего – неизбежность: она всем властвует. Легче всего – мера: без меры даже наслаждение бывает в тягость.

Фалес Милетский

Еще накануне за завтраком Макар подошел к Кавалерии и, сказав, что у него заболела бабушка, отпросился в Москву. До Москвы он добрался на электричке, смирно сидя у окна и с интересом слушая вранье бесконечных торговцев. Основные странности начались уже в Москве. Бабушка у Макара жила на юге Москвы, он же неожиданно поехал на север – на станцию «Тимирязевская». Поднялся в город и по петлявшей между домами дорожке вышел к парку Дубки, у деревянного храма Св. Николая. Сам храм, впрочем, Макара не заинтересовал. Не переходя дороги, он остановился у старых кирпичных гаражей и позвонил кому-то по телефону. Минут через десять из подъезда ближайшего дома вышел небритый мужик в куртке и в тапках на босу ногу. Перекинувшись с Макаром парой слов, он открыл гараж, скрылся в нем и обратно появился уже с тяжелым рюкзаком. Дальше Макар и мужик некоторое время спорили. Мужик чего-то требовал, а Макар разводил руками, оправдывался и что-то сложно объяснял. Закончилось все тем, что мужик швырнул рюкзак на снег, пнул его ногой, закрыл гараж и ушел.

Макар взвалил рюкзак на плечи и потащил его, но не к метро, а вдоль трамвайной линии в сторону улицы Вишневского. По дороге он несколько раз останавливался отдохнуть. Рюкзак был тяжеленный. От Вишневского Макар шел дворами, подальше от средних и мелких улиц, где существовал риск напороться на слишком любопытный экипаж ППС. Даже дорогу он переходил, как послушный зайчик, чего обычно никогда не делал.