Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

Правда была в том, что для меня, конечно, ближе всего интересы моего родного народа. Я никогда этого не скрывал, и мои украинские друзья только ставили мне такую прямоту и самый факт моей естественной привязанности к еврейству в плюс. Выбирая меня в Генеральный суд, Центральная рада знала, что я еще не имел тогда понятия об украинском языке. Я состоял тогда еще членом Центрального комитета всероссийской, а не украинской политической партии. Мотивами же для избрания послужили отчасти мои скромные научные труды и практический опыт юриста, защиты по политическим делам, но главным образом моя деятельность на ниве защиты еврейских интересов и еврейской чести, мое участие в еврейских процессах, в деле Бейлиса и т. д. Очевидно, предполагали, что человек, посвятивший себя защите справедливых интересов своего родного народа, будет также делать все от него зависящее для защиты законных интересов украинского народа, среди которого он живет. И мне кажется, что я не обманул надежд избравших меня, поскольку речь идет о добросовестном исполнении взятого на себя долга. Взяв на себя работу и участие в строительстве общего здания, в котором должны жить и украинский, и еврейский народы, я полагал и теперь полагаю, что мой труд шел на пользу обоих народов.

Противоречие же с правдой в этом незаслуженном выпаде «Воли» против меня заключалось в утверждении, что я больше занимался в Лондоне специально еврейскими делами, нежели общеукраинскими. Я был так поглощен работою по миссии, что в то время не имел, к моему прискорбию, никакой физической возможности отдаваться и чисто еврейским вопросам. Кроме того, еврейская эмиграция в больших размерах тогда еще не возобновилась, а потому и не было работы в той сфере, которая являлась для меня наиболее родственной.

Автор статьи в «Воле», человек очень толковый и способный, сам потом признал, что он написал эту статью лишь на основании отзывов других лиц и что он, может быть, и не прав.

29 ноября подал в отставку доктор Вишницер. Его заявление об отставке на имя министра иностранных дел по своим мотивам было весьма родственным тому настроению, которое начинал переживать и я. «Моя работа на ниве еврейской истории и публицистики требует от меня в данное время такого напряжения сил, – писал Вишницер, – что я не вижу возможности отдаваться дальше моим литературным занятиям, работая одновременно на дипломатической службе. А так как я считаю в такую весьма тяжелую для еврейства пору просветительную работу на пользу еврейства неотложною и мое личное участие в ней своей обязанностью, то я покорно прошу освободить меня от исполнения обязанностей секретаря дипломатической миссии Украинской Народной Республики в Лондоне».

Далее, Вишницер писал, что он оставляет службу, сохраняя глубокую симпатию к украинскому народу в его борьбе за свою свободу и веру в то, что идея мирного сожительства украинского и еврейского народов на свободной украинской земле осуществится в ближайшем будущем. Заявление заканчивалось выражением уверенности, что идеалы демократии и гуманности восторжествуют и послужат делу процветания Украинского государства.

Я прочитал это заявление в Тарнове, уже после принятия отставки Вишницера. И я понимал, что Вишницер поступил правильно, так как каждый из нас уже сделал в Лондоне для защиты справедливых требований украинского народа абсолютно все, что только было в наших человеческих силах.

Но после Спа мы окончательно убедились в том, что английское правительство заняло по отношению к Украине позицию выжидания и что в данное время там говорят охотнее с Красиным, нежели с нами. Для пропаганды же в широких кругах у нас не было необходимых ресурсов.

Эта спячка в отношении Украины оказалась, однако, глубже, чем можно было предполагать. «Мертвый сезон», наступивший для нас в Англии после апрельского соглашения Украины с Польшей, продолжался. Сближение с Советской Россией шло прогрессивными шагами все дальше. Взоры украинского правительства обращались за помощью к той единственной стране в Европе, которая еще не была в общении с Советской Россией и имела самую большую армию в мире, – к Франции. Но и отсюда помощь не приходила.

Стало ясно, что в такое время нет особенной надобности даже и в моей скромной технической работе юрисконсульта министерства. На некоторое время наступило общее затишье в дипломатической работе за границей. И я отменил первоначальную мысль о поездке в Англию, прося считать меня с 1 февраля лишь заштатным юрисконсультом министерства. Меня тянуло вернуться к той непосредственной, активной работе в области чисто еврейской, от которой я был так оторван в последние бурные годы. Меня звали и мои обязанности в отношении моей семьи, борьба за мое и их существование.

Оглядываясь назад, я не только не чувствую сожаления о большом затраченном труде, о трех годах жизни, отданных делу служения Украине, но нахожу, что исполнил свой долг гражданина Украины и сына еврейского народа.

И если в будущем вновь появятся надлежащие условия, при наличности которых потребуется приложение моих сил на дело строительства Украины, где я провел лучшие годы своей жизни и где живут 3½ миллиона евреев, то я снова не уклонюсь от работы и не стану ссылаться на то, что я уже отбыл свою гражданскую повинность.

Еще в начале января 1919 года Еврейский национальный секретариат в Киеве обратил внимание Директории на крайнюю необходимость принятия самых решительных мер против назревающей опасности погромов. Со своей стороны и украинские партии социал-федералистов и народных республиканцев, а также президиум «Просвиты», совместно с представителями еврейского секретариата, навестили председателя Директории Винниченко и настаивали на немедленном опубликовании соответствующего воззвания. Винниченко заявил, что правительство уже изготовило такого рода декларацию, которая и была опубликована 11 января 1919 года, за подписью всех членов Директории.

В декларации указывается, что в некоторых местностях отдельные казачьи группы учинили насилия над евреями.

«Согласно проверенным сведениям, – говорится далее, – эти насильственные действия были вызваны провокаторами из кругов гетманских, добровольческих и именующих себя большевиками». Это делалось «с целью покрытия украинской республиканской армии позором и развития в населении ненависти к украинскому казачеству».

Директория приказывает армии и всем честным гражданам «задерживать такого рода провокаторов» и представлять военному суду «подстрекателей к насильственным действиям».

Угрожая контрреволюционерам строжайшими карами за их стремления запятнать погромами честь украинской армии, Директория обращается вслед за этим «ко всему демократическому еврейству» с предложением энергично бороться с «отдельными анархо-большевистскими членами еврейской нации», которые «выступают враждебно против украинского государства и против украинского трудящегося народа». Эти элементы дают провокаторам почву для ведения «демагогической и вредной агитации против всего, не принимающего участия в большевизме, еврейства».