Завещание бессмертного - Евгений Санин

По знаку хозяина, слуга, кланяясь Ладу с Эвбулидом, провел их к столику в уютном месте зала.

Не прошло получаса, как перед голодными друзьями стояло несколько блюд с дымящейся бараниной, мясом оленя, поджаренным на вертеле, козьи желудки, начиненные кровью и жиром, сводящие с ума своими запахами подливы, приправы, салаты…

Сам хозяин поднес гостям кувшин самого лучшего, по его словам, хиосского вина и, пожелав приятного обеда достойным посетителям, на цыпочках удалился.

Услышав упоминание об острове, где их продали в рабство, Эвбулид с Ладом переглянулись, но тут же забыли о былых огорчениях, потому что, судя по запаху, ударившему в ноздри, вино действительно было на славу.

— Ну? — наполнив кубки до краев, провозгласил Лад. — За твоего знакомого!

— И за наш побег! — шепнул в ответ Эвбулид.

— За Домицию! Чтобы она скорее встала на ноги! Выпив, Лад крякнул и потянулся пальцами к жирному куску баранины.

Эвбулид начал пир с козьего желудка.

—Никогда не ел таких вкусных вещей! — давясь, признался сколот, и Эвбулид, не переставая жевать, усмехнулся:

—После того, чем нас с тобой кормили в имении, и жареный камень вкусным покажется!

—Если только его полить такой подливкой! — поддакнул Лад, обливая оленину чесночным соусом.

—И засыпать зеленью! — согласился Эвбулид, посыпая куриную ножку мелко нарезанными травами.

—Заесть этим салатом!

—Запить вином!

Эвбулид потянулся к кувшину, но Лад решительно накрыл его пальцы своей широкой ладонью.

— Пить больше не будем! — сказал он. — Нам еще дело надо сделать.

—Но, Лад, какое еще может быть дело? Такое вино!..

—Все! — отрезал сколот, отставляя кувшин в дальний от грека конец стола. — Кто с нами пьяными разговаривать будет? И так все косятся, что мы рабы… Вспоминай лучше, кому подарен этот твой купец…

—Сейчас, — кивнул Эвбулид. — Значит, так! Афинодор и Аполлодор отпадают?

—Уже отпали!

— Тогда им может быть Гермодор… Нет, не Гермодор! Пандор… Палладор…

— И этот уже был! — напомнил Лад.

— Мы искали Аполлодора — подаренного Аполлону, а это — дар Палладе! — пояснил Эвбулид.

— Еще одна богиня?

— Нет — прозвище Афины, значит «воительница»!

— О, боги! — совсем по–эллински, ужаснулся Лад. — Еще и прозвища…

— Нимфодор… Асклепиодор… Афродитодор… — не слушая его, бормотал Эвбулид, и вдруг лицо его страдальчески сморщилось. — Нет, не могу! Ну, прямо вертится на языке, и только, вроде, вспомню, как ускользает. Слушай, а может, Диодор?

— Это ты меня спрашиваешь? — поднял глаза на грека Лад.

— Или Никодор… — угасающим голосом добавил Эвбулид. — Дар богине победы…

— Ну, хорошо! — успокаивающе сказал сколот. — Вот только доедим, и отправимся искать этих твоих Диодоров и победителей!

Он вытер о полу одежды запачканные в жире пальцы.

— Лад! — укоризненно остановил его Эвбулид. — Мы же здесь с золотым статером, а не с горстью медяков!

Показывая пример, он аккуратно вытер пальцы о мякиш хлеба и положил его в пустую миску.

— Чудно! — удивился Лад, но тоже помял хлеб пальцами и, покосившись на занятого своими мыслями Эвбулида, отправил его себе в рот.

Через полчаса, выйдя из харчевни, они уложили в повозку кувшин с недопитым вином, миски с оставшимися кусками мяса и салатами, расспросили прохожих и поехали на поиски нужного купца среди полутора десятков Диодоров и семи Никодоров.

— Как там Домиция? — вздохнув, спросил Лад у Эвбулида, вышедшего с разочарованным лицом из первой же лавки.

— Уже заскучал? — устраиваясь удобнее, так как путь теперь лежал в другой конец города, усмехнулся грек.

— Понимаешь… — не принимая его иронии, задумчиво сказал Лад. — Она такая гордая, добрая и цену себе знает, совсем как девушки моей тверди. Как по такой не скучать?

— Так и женился бы на девушке из своей тверди! — мягко посоветовал Эвбулид, вспоминая Фемистокла.

—- Нет, — покачал головой сколот. — Они хорошие, но такой, как Домиция, у нас нет. Сколько я не видел эллинок и здешних девушек, все они какие–то ветреные, легкомысленные, поверишь, некоторые готовы броситься в объятия любому мужчине!

— Эх, Лад, Лад! — с улыбкой глядя на сколота, заметил Эвбулид. — Ты не видел наших гетер!

— А кто это?

— О, это образованные женщины, они умеют петь, играть на арфе и кифаре, умно поддерживать любую беседу. Ими восхищаются, о них пишут драмы, им воздвигаются золотые статуи. Но… — Эвбулид хитро посмотрел на внимательно слушавшего его сколота. — Они имеют один маленький недостаток.

— Понимаю, у них вздорный характер?

— Да нет, как раз мягким нравом боги их не обделили!

— Значит, они неверны своим мужьям?

— Да, гм–мм… В некотором роде! — помявшись, кивнул Эвбулид. — И хотя мужей у них не бывает, верностью они никогда не отличались. Они продают себя, — объяснил он и, поймав недоуменный взгляд сколота, добавил: — Ну, торгуют своим телом за деньги!

— И после этого им воздвигают золотые статуи? — изумленно воскликнул Лад.

— Увы! — развел руками Эвбулид и, в свою очередь, с удивлением взглянул на сколота: — А разве у тебя на родине таких нет?

— Конечно, нет!

— Разве у вас нет девушек, которые живут в полной нищете и умирают от голода?

— Есть, особенно в ненастный год, — хмуро отозвался Лад. — Но чтобы выжить таким позорным способом… Да они скорее убьют себя, чем пойдут на это! Я знаю, у некоторых племен скифов есть древний обычай, когда хозяин из гостеприимства укладывает с гостем свою жену или дочь, смотря какой у него возраст. Или здешние рабыни отдаются мужчинам, потому что этого требует природа. Но торговать своим телом женщине, которая поет, играет на кифаре, которая может поддержать разговор мужей…

— У нас есть и продажные девицы, которые не умеют ничего этого! — сказал Эвбулид, пораженный чистотой и непорочностью племени Лада. — В Афинах их называют «пешими телочками».

— Телочки, да еще пешие? — качая головой, переспросил сколот.

— Так их зовут в честь пехотинцев, которые, в отличие от конницы, сопровождаемой музыкантами, выступают в поход без музыки! — объяснил Эвбулид.

Лад с минуту молчал, вдумываясь в смысл сказанного, а потом вдруг захохотал, запрокинув голову, и повозка принялась дергаться из стороны в сторону, пугая встречных прохожих.

Эвбулид хотел было вырвать вожжи из рук друга, но тот хохотал с такой заразительностью, что и сам он невольно сначала усмехался, а потом засмеялся громко, во весь голос, чего не было с ним за все время, проведенное в рабстве.