Двуликий демон Мара. Смерть в любви - Дэн Симмонс

Я вижу твое выражение лица. Чувствую твое сомнение. Но не сомневайся: точно знаю, что эта история — чистая правда. И ты знай: я не сомневаюсь, что видение ханблецеи, полученное моим дедом, однажды станет явью. Ладно, теперь забирай свой аппарат и ступай восвояси. История закончена. Все, что следовало сказать, — сказано.

Говорят, последними словами, обращенными моим престарелым прадедом к умирающей жене, были «токша аке чанте иста васиньянктин ктело». Я увижу тебя снова глазами моего сердца.

И в этом я тоже не сомневаюсь.

Ну что ж, прощай. Митакуе ойазин. Да пребудет вечно вся моя родня. Дело сделано.

Кэрол проснулась, увидела свет утра — настоящего, в реальном времени — и с трудом подавила желание открыть последний двадцатиминутный тюбик флэша. Вместо этого она перекатилась на спину, надвинула на лицо подушку и сделала попытку заново представить свои сны, не поддаваясь ознобу пробуждения в реальном времени. Не сработало. Ложась в постель прошлой ночью, она просмотрела трехчасовой флэш о второй поездке на Бермуды с Дэнни, но потом ее сны стали хаотичными и бессвязными. Как жизнь.

Кэрол ощутила, как страх перед реальным накрывает ее ледяной волной: она не имела понятия о том, что этот день может принести ее семье: смерть или опасность, стыд, боль — одним словом, непредсказуемость. Прижав обе руки к груди, она свернулась в тугой комок. Не помогло. Озноб продолжался. Бессознательно выдвинула ящик прикроватного столика и даже подержала последний тюбик в руке, прежде чем заметила три пустых смятых контейнера, которые уже валялись на полу у кровати. Кэрол поставила последнюю двадцатиминутку на стол и пошла продолжать борьбу с утренним ознобом при помощи горячего душа, крикнув по пути Вэлу, чтобы тот вылезал из постели. Увидев открытую дверь в комнате отца, поняла, что он давно на ногах — еще до восхода солнца съел, как обычно, свои хлопья, запив их кофе, а потом возился в гараже, пока не пришло время вернуться в дом и приготовить кофе ей и тосты Вэлу.

Ее отец никогда не пользовался флэшем, пока в доме кто-то был. Но Кэрол постоянно находила в гараже тюбики. Старик проводил в «отключке» от трех до шести часов в день. И каждый раз просматривал одно и то же пятнадцатиминутное воспоминание, Кэрол знала. И каждый раз пытался изменить неизменное.

Каждый раз пытался умереть.

Вэлу пятнадцать, и он несчастен. В то утро он вышел к столу в интерактивной футболке от Ямато, черных джинсах и темных видеоочках, настроенных на случайную окраску. Ни слова не говоря, залил молоком хлопья и проглотил апельсиновый сок.

Дед вошел из гаража и встал в дверях. Деда звали Роберт. Жена и друзья всегда называли его Бобби. Теперь уже никто его так не называл. У него было слегка потерянное, чуть сварливое выражение лица — то ли от старости, то ли от частых «отключек», то ли от того и другого. Сосредоточившись на внуке, он кашлянул, но Вэл не поднял головы, и Роберт не понял, где сейчас мальчик — с ним, в настоящем, или в мелькании видеозаписи за стеклами очков.

— Тепло сегодня, — сказал отец Кэрол. Он еще не выходил на улицу, но в районе Лос-Анджелеса редкий день не был теплым.

Вэл хмыкнул, продолжая глядеть в направлении обратной стороны коробки с хлопьями.

Старик налил себе кофе и подошел к столу:

— Вчера звонила школьная программа-консультант. Сказала, что ты опять прогулял три дня на прошлой неделе.

Это привлекло внимание мальчика. Он вскинул голову, опустил очки на кончик носа и спросил:

— Ты сказал ма?

— Сними очки, — ответил старик. Это была не просьба.

Вэл снял очки, отключил телесвязь, сунул их в карман футболки и стал ждать.

— Нет, я ей не говорил, — сказал наконец дедушка. — Должен был сказать, но не сказал. Пока.

Вэл слышал угрозу, но не отреагировал.

— У такого молодого парня, как ты, не может быть никаких причин, чтобы баловаться «отключками». — Голос Роберта хрипел от старости и срывался от злости.

Вэл хмыкнул и отвел глаза в сторону.

— Я серьезно, черт побери, — рявкнул дед.

— Кто бы говорил, — ответил Вэл полным сарказма голосом.

Роберт шагнул вперед, его лицо было в пятнах, кулаки сжаты, как будто он хотел ударить парня. Вэл встретил его взглядом в упор и смотрел, пока старик не опустил кулаки и не успокоился. Когда старик заговорил вновь, в голосе его была вынужденная мягкость:

— Я серьезно, Вэл. Ты еще слишком молод, чтобы часами смотреть…

Вэл соскользнул со стула, взял школьную сумку и потянул дверь.

— Что ты знаешь о том, каково это — быть молодым? — сказал он.

Его дед моргнул, как будто его ударили. Он открыл рот, чтобы ответить, но, пока собирался с мыслями, мальчика след простыл.

Вошла Кэрол, налила себе кофе:

— Вэл уже ушел в школу?

Не отрывая взгляда от двери, Роберт кивнул.

Роберт опускает глаза, видит свои руки, вцепившиеся в борт темного лимузина, и сразу понимает, где и в каком времени он находится. Жара для ноября невероятная. Его взгляд переходит на окна домов, потом на толпу — здесь вдоль улицы стоят всего по двое в глубину, — потом возвращается к окнам. Время от времени он поглядывает на затылок человека, сидящего в открытом «Линкольне» впереди. «Ланцер, кажется, сегодня спокоен», — думает он.

Собственные мысли доносятся, как шепот радио, настроенного на какую-то далекую волну. Думает он об открытых окнах и о медлительности мотокортежа.

Роберт соскакивает с движущегося автомобиля и ленивой трусцой догоняет синий «Линкольн» Ланцера, где занимает позицию у левого заднего крыла, продолжая обшаривать взглядом толпу и окна домов. Бежит он легко, как бы отдыхая; его тридцатидвухлетнее тело в отличной форме. Через два квартала застройка меняется — исчезают высотные дома, чаще попадаются пустыри и маленькие магазинчики, толпа больше не обступает дорогу, — Роберт отстает от «Линкольна» и возвращается на борт первой машины сопровождения.

— Ты так совсем выдохнешься, — говорит со своего места Билл Макинтайр.

Роберт ухмыляется второму агенту и видит собственное отражение в его солнечных очках. «Я так молод», — в тысячный раз за это мгновение думает Роберт, оставаясь мысленно настроенным на окна многоэтажки впереди. Он думает о маршруте, когда мимо проплывают таблички с названиями улиц: Мейн и Маркет.

«Слезай! — безмолвно кричит он сам себе. — Отпусти машину! Беги туда».

Он весь кипит от разочарования, видя, как не реагирует на крик внутреннего голоса. Другие мысли вопрошают, не стоит ли ему подбежать к «Линкольну» сзади, но невысокие здания по сторонам и редеющая толпа убеждают в том, что делать этого не нужно.

«Нужно! Беги! Хотя бы подойди поближе».

Голова Роберта разворачивается прочь от толпы по направлению к синему «Линкольну». При виде знакомой копны каштановых волос он внутренне напрягается. Вот он. Взгляд Роберта продолжает движение влево, и «Линкольн» уходит из его поля зрения. Начинается открытый участок: кочковатая лужайка и группа деревьев.