Четыре сезона - Стивен Кинг

Когда допрос кончился и этот тип оставил его в покое, Тоддвышел в сад, прихватив из дома ружейное масло и кой-какую ветошь. В гараже онвзял свой «винчестер». Устроившись поудобней на скамейке, он переломил ствол и,то бормоча, то насвистывая мелодию, принялся тщательнейшим образом чиститьружейный механизм. В воздухе был разлит сладковатый аромат цветов. Но вот сосмазкой покончено. С таким же успехом он мог это сделать в полной темноте.Мысли его были далеко. Только минут через пять до него вдруг дошло, что онзарядил винтовку. Охотиться сегодня он как будто не собирался – тогда зачем же?Он и сам не знал.

ЗНАЕШЬ, ТОДД С МЫСА КОД, ВСЕ-ТО ТЫ ЗНАЕШЬ. ПРОСТО ПРИШЛОТВОЕ ВРЕМЯ. И тут к их дому подрулил желтенький «сааб». Человек, сидевший зарулем, показался Тодду знакомым, но только когда он сделал несколько шагов емунавстречу, в глаза бросились его небесно-голубые кеды. Привет из прошлого. КТодду приближался Калоша Эд собственной персоной.

– Здравствуй, Тодд. Давненько не виделись.

Тодд прислонил «винчестер» к скамейке и обворожительноулыбнулся.

– Здравствуйте, мистер Фрэнч. Каким ветром вас занесло внашу глушь? – Родители твои дома?

– Да нет вроде. А вам они нужны?

– Н-нет, – сказал Эдвард Фрэнч после глубокомысленной паузы.– Пожалуй, нет. Пожалуй, лучше нам потолковать на пару. Для начала. Вдруг тысумеешь мне все объяснить. Хотя я в этом сильно сомневаюсь.

Из кармана брюк он достал газетную вырезку. Тодд догадался,что это, раньше, чем увидел; второй раз за сегодняшний день перед ним предсталДюссандер в двух своих ипостасях. Снимок, сделанный уличным фотографом, былобведен чернилами. Смысл овальной рамки прочитывался сразу: Калоша Эд узнал«дедушку» Тодда. И теперь горел желанием оповестить весь мир об этом. Родить насвет божий маленькую пухлую сенсацию. Вот он – Калоша Эд, балабол и сукин сын,в небесно-голубых кедах. Лучше бы в белых тапочках. Его сообщение, надо думать,привлечет к Тодду внимание полиции…

Хотя они и так не обошли его вниманием. Теперь это яснееясного. До сегодняшнего дня он словно летел себе на воздушном шаре, беспечнопоглядывая вниз, но вдруг оболочку пробила стальная стрела, и теперь оннеотвратимо падает. Главная его промашка – телефонные звонки. Ах, как они еговзяли на живца. Да чего там взяли – сам набросился. ТОЧНО, ЗВОНИЛИ. ОДИН-ДВАРАЗА В НЕДЕЛЮ. Денкер говорил с ними по-немецки. Сказал и при этом подумал1406: путь побегают с высунутыми языками по всему югу Калифорнии, пусть поищутнедобитых нацистов. Как я их! Одного не учел – на телефонном узле они уже моглиэто проверить. Он, правда, не уверен в том, что телефонный узел регистрируетвсе звонки, но… взгляд у этой ищейки был какой-то подозрительный… Потом письмо.Зачем-то ляпнул, что в дом никто не мог залезть. Этот тип наверняка подумал:знать это может только тот, кто сам туда залезал… что он, кстати, и делал, трираза: первый – чтобы забрать письмо, и еще два – проверить, не осталось ли чеготакого… Нет, не осталось. Эсэсовская форма исчезла. Четыре года как-никакпрошло – в какой-то момент Дюссандер, видимо, смекнул, что лучше будет от нееизбавиться.

Тодд перевел взгляд с газетной вырезки на Калошу Эда, но тотсмотрел куда-то в сторону, на улицу, как будто там могло произойти что-нибудьнеобычное.

Этот тип, конечно, может его подозревать в чем-то, но изподозрений шубы не сошьешь. Разве что всплывет нечто такое, что связывало его истарика одной ниточкой.

Теперь всплывет, будь уверен. Потому что есть Калоша Эд.Стоит рядом – дурак в своих дурацких кедах. И зачем такой дурак живет на свете?Тодд потянулся к «винчестеру».

Калоша Эд и есть для них то самое недостающее звено. Всеясно, скажут они, старик и мальчик были сообщниками. И что тогда? Тогда суд.Отец, само собой, наймет лучших адвокатов, и те, естественно, помогут емувыкрутиться. Улики-то все больше косвенные. К тому же он произведет благоприятноевпечатление на присяжных. Но что толку, если на дальнейшей жизни можно будетпоставить крест. Газетчики разденут его и бросят у всех на виду – точь-в-точькак Дюссандер своих жертв в Патэне.

– Человек, изображенный на этом снимке, однажды переступилпорог моего кабинета, – вдруг заговорил Эдвард Фрэнч, поворачиваясь к Тодду, –и назвался твоим дедушкой. Сейчас выясняется, что это давно разыскиваемыйвоенный преступник.

– Да, – согласился Тодд. Его лицо ничего не выражало. Этобыло лило манекена.

– Как это могло произойти? – Вероятно, Эдвард Фрэнчрассчитывал, что его вопрос будет подобен громовому раскату, однако в немпрозвучала растерянность и еще обида, обида человека, которого ни за что ни прочто обманули. – Я тебя спрашиваю, Тодд.

– Сначала одно, потом другое, – сказал Тодд, поднимая«винчестер». – Так и произошло. Сначала одно… потом другое. – Большим пальцемон спустил предохранитель и вскинул винтовку. – Я понимаю, звучит глупо, ноименно так все и произошло. Ни убавить, ни прибавить.

Зрачки Калоши Эда расширились. Он попятился.

– Тодд, что ты… не надо, Тодд. Давай поговорим. Давайобсудим и… – Обсуждайте это вместе с вонючим фрицем на том свете, – сказал Тодди нажал на спуск.

Вторым выстрелом он размозжил ему голову.

Калошу Эда развернуло к машине. Он слепо тыкался в закрытуюдверцу и слабеющим голосом снова и снова повторял имя дочери. Третий выстрел,нацеленный в основание позвоночника, свалил его на землю. Он еще несколько раздернулся и затих.

ШКОЛЬНЫЙ НАСТАВНИК МОГ БЫ, КОНЕЧНО, УМЕРЕТЬ И ПОСПОКОЙНЕЕ,подумал Тодд с нервным смешком. И тотчас мозг пронзило ледяной иглой. От болион даже зажмурился.

Когда он снова открыл глаза, ему вдруг стало так хорошо, какне бывало много-много месяцев, а то и лет. Все тип-топ. Все в норме. Его лицо,еще минуту назад совершенно неживое, озарила какая-то первобытная радость.

В гараже он сложил в старый рюкзак патроны, четыреста слишним патронов, все, что было в наличии. Когда он снова вышел в залитыйсолнцем сад, глаза его горели от радостного возбуждения, а на губах блуждалаулыбка – так в предвкушении подарков улыбаются мальчишки на Рождество или вдень своего рождения. Такая улыбка обычно предвещает пальбу из ракетниц послетриумфальной победы, когда игроков выносят со стадиона на своих плечах ликующиеболельщики. С такой улыбкой уходят на войну светловолосые парни в защитныхкасках.

– Я властелин мира! – выкрикнул он в высокое прозрачное небои вскинул над головой винтовку обеими руками. А теперь – туда, на косогор,спускающийся к шоссе, туда, где лежит мощное дерево, словно созданное длязасады.

Снайперам удалось снять его лишь пять часов спустя, когдапочти стемнело.

Наверное, в жизни каждого из нас есть что-то такое, что длянас имеет первостепенное значение, о чем просто необходимо поведать миру, воттолько, пытаясь сделать это, мы сталкиваемся с неожиданным препятствием: то,что нам кажется важнее всего на свете, немедленно теряет свой высокий смысл и,облеченное в форму слов, становится каким-то мелким, будничным. Но дело ведь нетолько в этом, правда? Хуже всего то, что мы окружены глухой стенойнепонимания, точнее, нежелания понять. Приоткрывая потайные уголки своей души,мы рискуем стать объектом всеобщих насмешек и, как уже не раз бывало, нашеоткровение будет гласом вопиющего в пустыне.