В экстазе восточного танца - Марина Серова

Сегодня, по словам местного проводника, придется спускаться в долину, название которой переводится как «Неожиданная радость». Спуск не был легче, чем подъем, Отто начал было сдавать, но проводник налил ему крохотную чашечку какого-то напитка из своей фляги, и немец воспрянул духом. Долина была действительно необыкновенно красивой, и ночевка в этом прекрасном месте восстановила силы для дальнейшего движения вперед. Весь следующий день мы шли по руслу речки, глубоко врезавшемуся в скалы. Горная тропа позволяла двигаться лишь по одному: с одной стороны была глубокая пропасть, с другой – отвесная скала. Я поняла, почему мы не смогли взять вьючных животных: в одном месте пришлось передвигаться, крепко прижавшись к скале, держась за вбитые в нее клинья. Портерам пришлось разделить ношу на две-три части и, перенеся одну, возвращаться за оставшимся грузом.

Проводник все время подгонял нас: переход был самый длинный, потому что расположиться на ночлег можно было в одном-единственном месте – пещере, куда предстояло добраться засветло. Это нам удалось, но сил потребовало неимоверных. А утром я вновь почувствовала прилив энергии, как будто позади не тяжелые дни передвижения по горной дороге, а легкая прогулка по тарасовским холмам, заросшим березками. Вдохновляли и величественные картины природы, разворачивающиеся вокруг нас. Вот когда я поняла картины Николая Рериха!

На следующее утро я проснулась от все усиливавшегося стука дождя, барабанящего по натянутой парусине палатки. На мой вопрос Грибов ответил, что, по идее, до сезона дождей еще полтора месяца. Но год от года сроки сдвигаются. Так что остается надеяться, что это приближается обычная гроза, хотя и она ничего хорошего не обещает, слава богу, что мы успели добраться до очередной долины, где можем переждать непогоду.

Николай проверил связь и передал по спутниковому телефону информацию о предполагаемой задержке.

– Если я не буду отчитываться о нашем продвижении, меня могут лишить лицензии, – пояснил он.

Подошедший местный проводник тревожно посмотрел на небо и что-то сказал Грибову.

– Он считает, что с экспедицией мы запоздали, – пояснил мне Николай.

– И что же делать? Возвращаться?

Грибов перевел мой вопрос проводнику и его ответ:

– Нет, теперь уже ближе дойти до места назначения, чем вернуться. Попробуем переждать здесь, может быть, распогодится.

Лагерь разбили на берегу красивейшего горного озера. С вечера были установлены сети, в которых оказалось много прекрасной рыбы. Костер разожгли под навесом, и, несмотря на то что дрова успели промокнуть, горячую пищу все-таки могли готовить.

Три следующих дня, проведенные в палатке, которая уже стала промокать, настроение никому не улучшили. На второй день недалеко в горах произошел оползень. Услышав страшный гул и почувствовав содрогание почвы, мы вылезли из палаток и сквозь стену ливня увидели, как изменился рельеф ближайшей горы: лавина камней перекрыла ущелье, по которому нам предстояло двигаться дальше. Постепенно гул затих, и мы разошлись по палаткам, промокшие до костей, хорошо, было во что переодеться.

На четвертое утро после очередного сеанса связи Грибов попросил нас всех собраться.

– На базе получили сигнал SOS. Недалеко от нас сошел оползень, две экспедиции не выходят на связь. Дождь стих, прогноз благоприятный. Предлагаю тронуться в путь. Может быть, удастся что-то узнать о пропавших экспедициях – дорога здесь одна-единственная.

Сборы были недолгими, но быстро продвигаться не удавалось – дорога была отвратительной. Размокшая почва скользила под ногами, за час не проходили и половины того, что удавалось при хорошей погоде.

Мы преодолели часть подъема, когда идущий впереди проводник призывно закричал. Прибавив шаг, мы увидели, что на дороге лежали трое. Когда мы подбежали, Яков узнал в одном из них Степнова. Егор был без сознания, и что бы мы ни предпринимали, привести его в себя не смогли, хотя пульс прощупывался. Двое других раненых очнулись после того, как им оказали помощь. У одного оказался открытый перелом ноги и уже поднялась температура, а другой был в обмороке от истощения. Они рассказали, что три месяца провели в соседней долине, там же была немецкая экспедиция. Археологи работали в старинном храме, расположенном в пещере на склоне горы. Руководители подолгу общались с настоятелем храма, а рядовые сотрудники изучали и фотографировали старинные манускрипты, до которых их допустили монахи. Накануне начала сезона дождей было решено закончить работу, причем возвращаться решили вместе. Они уже были полдня в пути, когда началась гроза. Разбить палатки было негде, решили продолжать спуск в долину. Едва тронулись, как оползень накрыл большую часть группы. Не пострадал лишь один человек из российской экспедиции, который смог найти еще двоих полузасыпанных коллег и рюкзак Клауса Шварцмана, в котором оказался чудом уцелевший спутниковый телефон. Спасшийся археолог смог дать сигнал SOS, но протащить на себе двоих коллег под проливным дождем удалось лишь на несколько сотен метров от завала.

– Я уже отчаялся и больше ни на что не надеялся, – признался чудом спасшийся археолог.

Нужно отдать должное мужчинам: действовать они начали быстро. Из палаточных стоек и одеял сделали носилки, на которые погрузили пострадавших, и начали спускаться обратно к озеру. К месту предыдущей стоянки добрались уже затемно, палатки натягивали в свете электрических фонариков. Археологи чувствовали себя плохо, а Егор Степнов так и не пришел в себя. Ночь прошла тревожно. Утром к озеру прилетел спасательный вертолет, о котором еще с вечера договорился Николай Грибов. В него загрузили пострадавших. Предложили улететь и мне. Я не стала сопротивляться – должен же кто-то помочь нашим раненым. Поднявшись над озером, вертолет сделал круг, в результате чего мне удалось разглядеть место схода лавины – ландшафт полностью изменился, дороги между двумя пиками больше не существовало, значит, нам в любом случае пришлось бы возвращаться.

Вертолет приземлился на площадке возле госпиталя, выстроенного в рамках помощи ООН. Там даже оказался российский хирург, который очень внимательно отнесся к соотечественникам, но если сломанную ногу он сложил по косточкам удачно, то со Степновым дела обстояли намного хуже. В сознание он пришел только через пять дней, но контузия оказалась настолько серьезной, что Егор потерял память. Он не помнил совершенно ничего, и врачи не обещали улучшений – мозг человека до сих пор самая большая тайна, бывали случаи, когда амнезия проходила, но бывало, что человеку приходилось начинать новую жизнь. Что будет с Егором, покажет только время.

Через шесть дней в Катманду вернулись и наши «Черные». Яков сразу же пришел к сводному брату, но тот его не узнал – Егор и ходить, и говорить учился заново.

Немного позже в госпиталь пришел и Отто. Он встретился с выжившими археологами, расспрашивал о Клаусе, забрал его рюкзак, в котором обнаружил заметки Шварцмана-старшего.

Но самая интересная встреча произошла на следующий вечер, когда наша четверка сидела за ужином за столиками, расположенными на одной из центральных столичных улиц. Мы говорили о том, что же делать дальше. Отто настаивал на возвращении домой, а Яков уговаривал еще немного побыть в Непале, испробовать все, что положено отдыхающим здесь, раз уж залетели в такую даль.