Кладбище домашних животных - Стивен Кинг

– Черч! – закричала Элли. – Черч! – Она взяла кота на руки,обняла его. Луис следил за происходящим уголком глаза. Его руки, утонувшие впене, перебирали серебряные ножи и вилки. Он увидел, как счастье на лице Эллисменилось замешательством. Кот спокойно лежал у нее на руках, заложив уши.Глаза кота и девочки встретились.

Через какой-то долги и промежуток времени (Луису онпоказался очень долгим) Элли отпустила Черча. Кот спрыгнул с ее рук, даже неоглянувшись. «Потрошитель маленьких мышек, – между делом подумал Луис. – Боже,что же мы будем делать этой ночью?»

Он попытался вспомнить свой поход в место, где хоронилиМикмаки, но все показалось ему таким тусклым, словно грязная смесь, вытекающаяиз головы Виктора Паскова на пол в фойе лазарета. Луис помнил лишь удары ветраи белое мерцание снега в темноте, когда они шли по лесу. Вот и все.

– Папочка, – тихо позвала Элли мягким голосом.

– Что, Элли? – От Черча странно пахнет.

– Да? – спросил Луис. Его голос оставался совершенноравнодушным.

– Да, – устало ответила Элли. – Да! Раньше от него такникогда не пахло! Он пахнет словно.., словно ка-ка!

– Может, он вымазался в чем-то, моя сладкая, – сказал Луис.– Что бы это ни был за запах, рано или поздно он выветрится.

– Надеюсь, – сказала Элли, передразнивая какую-топрестарелую даму. Потом она вышла.

Луис взял последнюю вилку, вымыл ее и закрыл кран. Он стоялвозле раковины, вглядываясь в ночь, пока мыльная вода капала из сушки с громкимзвоном.

Когда шум капель смолк, Луис услышал, как завывает снаруживетер. Пронзительно и дико он завывал. Ветер дул с севера и нес к ним зиму.Луис понял: он боится, просто глупо боится неведомо чего, как порой боишься,когда облака закрывают солнце или когда слышишь тихие звуки, идущие непонятнооткуда…

* * *

– Тридцать восемь? – спросила Речел. – Боже, Луис. Ты уверен?

– Это вирус, – сказал Луис. Он попытался не дать Речелговорить дальше, потому что ее голос звучал обвиняюще и раздражал его сейчас.Она устала. Для нее этот день оказался чересчур долгим. Она с детьми пересеклачуть ли не полстраны. Элли уже крепко спала в своей комнате. Гадж лежал на ихкровати в состоянии, которое лучше всего можно было охарактеризовать какполубессознательное. Луис уже час как начал давать ему тетрациклин.

– Но после тетрациклина лихорадка вернется.

– Ты же не станешь давать ему энфициклин или еще что-нибудьв таком духе?

Луис начал терпеливо объяснять:

– Если бы у малыша был грипп или какая-то инфекция, яобязательно сделал бы все так, как ты предлагаешь. Но тут что-то другое. У негокакой-то вирус, а при вирусах лекарства, о которых ты говоришь, не так ужхороши. Он только чаще станет ходить в туалет и начнется обезвоживаниеорганизма.

– Ты уверен, что это вирус?

– Ладно, если ты с моим мнением не считаешься, поступай, каксочтешь нужным, – фыркнул Луис.

– Ты не должен на меня кричать! – закричала Речел.

– Я не кричу! – снова фыркнул Луис.

– Кричишь! – начала Речел. – Ты кри-кри-чишь! – И тут рот еезадрожал, и она закрыла лицо руками. Луис увидел большие серо-коричневые синякиу нее под глазами и встревожился…

– Извини, – сказал он и сел рядом с ней. – Боже, я не знаю,что на меня нашло. Речел, извини, Речел…

– Все в порядке, все в порядке, – ответила она, слабоулыбаясь. – Разве не это ты сказал мне однажды? Сука. А я так боялась, что тыпрямо в аэропорту устроишь скандал, когда увидишь джемпер Гаджа. Я решила,может, я расскажу тебе все сейчас, пока ты чувствуешь, что виноват передо мной.

– Что-нибудь, за что можно устроить тебе скандал? – Речелслабо улыбнулась.

– Моя мама и папа подарили Гаджу десять обновок – сегодня онбыл в одной из них.

– Не заметил, чтоб на нем было что-то новое, – короткосказал он.

– Я видела, что ты заметил, – заявила Речел и комичнонаморщилась, заставив Луиса рассмеяться, хотя он и не чувствовал желаниявеселиться. – И еще они подарили шесть новых платьев Элли.

– Шесть платьев! – только и сказал Луис, чуть не вскрикнувот возмущения. Неожиданно он разозлился и обиделся, потому что не могсформулировать, почему именно злится. – Речел, зачем они сделали нам такойподарок? Почему? Мы ведь не нищие?… Мы все можем купить сами…

Луис замолчал. Гнев не давал ему говорить. На мгновение онувидел, как несет мертвого кота Элли через лес, перекладывая полиэтиленовыймешок из одной руки в другую.., и Ирвина Голдмена – этого грязного, старогопердуна с Лесного Озера, пытающегося купить внимание дочери неисчерпаемостьюсвоей, известной на весь мир чековой книжки и известным на весь мир вечнымпером…

На мгновение Луис почувствовал – еще чуть-чуть и он крикнет:«Он купил ей шесть платьев и все, а я тащил ее с….о кота! Я воскресил его! Таккто любит Елену больше?»

Но он проглотил эти слова. Никогда не скажет он ничеготакого. Никогда!

Жена ласково прикоснулась к его щеке.

– Луис, – сказала она. – Одежду выбирали папа и мама вместе.Пожалуйста, попытайся понять. Пожалуйста. Они любят своих внуков и долго их невидели. И они уже старые. Луис, ты бы не узнал моего отца. В самом деле.

– Я его узнаю! – прошептал Луис.

– Пожалуйста, дорогой. Попытайся их понять. Попытайся войтив их положение. Это тебе не повредит.

Луис долго смотрел на жену.

– Ладно, – наконец сказал он. – Может, я и не прав, но мнекажется, что все именно так.

Речел открыла рот, чтобы еще что-то сказать, но тут Эллипозвала из своей комнаты.

– Мама! Папа! Кто-нибудь!

Речел вскочила, но Луис заставил ее сесть.

– Оставайся с Гаджем, а я пойду посмотрю. – Он решил, чтознает, почему кричит его дочь. Но он же выгнал кота из дома после того, какЭлли пошла спать! Поймал его на кухне, когда Черч вынюхивал что-то вокруг своеймиски, и выставил из дома. Луис не хотел, чтобы кот спал с Элли. Больше никогдаэтого не будет. Странные мысли о болезни, смешанные с воспоминаниями опохоронной конторе дяди Карла, полезли в голову, когда Луис представил себеЧерча, спящего в кроватке Элли.

«Она понимает, что что-то не так; что Черч раньше быллучше».

Луис выставил кота из дома, но когда он вошел в комнатудочери, Элли сидела в кровати, сонная, а Черч растянулся на покрывале, словнотень летучей мыши. Глаза кота были открыты и слабо светились в темноте.