Совершенные лжесвидетельства - Юлия Михайловна Кокошко
Шрифт:
Интервал:
— В верховьях дома, служащего мне крепостью, обитает великолепное дитя — призванием пастушок. Куда бы мне ни взыграло направиться — он, вне сомнения, будет там. На завешивающих один аккорд качелях или — с подсекающей свист скакалкой, выпасывая травы, и расстреливая мячом — стены крепости моей, и у парадных, верховодя и проникая прыжком меловые асфальтовые кривоугольники. И проносит скворешню юной главы своей — сквозь бутафорию для фотопортретов: этапный рельеф из истории климата или истории платья, из истории времени и всеприсутствия. Или — всезнания: мне ведомо, откуда пошли вы — и зачем есть, и что произойдет с вами дальше. Посему, если юный пастырь мой вдруг отсутствует в близких приделах, я не слишком беспокоюсь о нем и себе. Поверну ли я направо или налево — из той глубины дитя и пойдет мне навстречу или сделает выезд на машине велосипед. И из всех сторон обратит ко мне утомительное повеление здравствовать. Хотя никогда не уточнит, как долго.
Вчера, возвращаясь домой, я думала — в каком эпизоде сей назидательной комедии еще не явился мне внимательный пастушок? Ужели о том, где пребуду я через пару шагов, знают все, кроме меня? Ответ нашел меня при подходе к дому: дитя пока не было мне представлено — в отдохновенье на широкошумном древе! Точнее, пекущимся — и о мне, и о пастве листвы.
Но когда у меня дурное настроение, а мое дурное настроение вполне ровно, я почти уверена, что дитя — чудовищно и вносит в мирные картины разлад. И оно, безусловно — из той компании гуляющих по городу потрошителей.
Но, возможно, пастушок встречается мне столь часто — не более чем потому, что я подозреваю его во многом знании о мне?
Интерлюдия. Великая паника,
или Битва титанов
— Некий человек, возвратясь слишком поздно от смутной, но ежедневной деятельности, вдруг прозрел на вспученном и побитом лице дома своего — Послание Домоуправа с назначением на завтра осмотра и открытости всех дверей по течению дня. Стиль, как свойственно художникам этой сферы, тираничен и неопрятен, над орфографией надругались. Объявлен ли смотр газовых плит, или труб — и любопытство поделили слесарь, трубочист, трубадур… желанно счисление по головам, чтоб увериться в их уместности или преувеличенности, отсюда — неблагородстве… пытаются исследить детали Промысла, как-то — упомянутые головы, или их упоминание в разных текстах? Вероятно, уже разлилось общественное мнение, расстановка сил… Но некий человек возвратился вместе с тьмой и далее — по течению обстоятельств или вовеки веков — пребывал в изгойстве, и единственные обращенные к нему увещательные речи были — его монологи. Посему — описание паники: рельефно-точечный шрифт ночи, неопрятность вещей, стесненных со штатных мест, и вместо освободительного движения снов — ужасающие дефиниции к слову осмотр… плюс меркантильные планы на завтра — как не дробить себя надвое, но — удвоить, чтобы первый отправился длить как ни в чем не бывало смутную деятельность, а второй — прислужник при двери, открывая собой пространство осмотра — неизвестно чего и неясно, кому… Но поскольку двое, брошенные на информационной обочине, не умели поделить поприща, дом всю ночь переходил из рук в руки, и один брал на горло — нашествия, фабрики войны, бестрепетные мясорубки и сковородки, а другой мобилизовал — страстные длиннопалые мечты: не впускать к себе в дом никого — ни с какой миссией. Возможный финал: пока титаны отбивают вторжение извне, к ним из глубин дома выходит — пламя.
Это или другое приключение из жизни филистера, перетекающее — в мистическое предзнаменование.
— В предвестие того, что с вами происходило, или это — уже само происшествие?
— Когда запирают все двери по течению дня, а замочные скважины размываются, и все входы и выходы обкладывают хворостом ночи, обломками ночлежек, во мне все более возрастают нетерпение и нервозность — несомненно, перед каким-то неясным мне, но явно собирающимся осмотром. Пуржащее, многоугольное движение, нацеленное — на собственную чрезмерность… И однажды в звоне последнего часа из зачерненной сердцевины моего дома внезапно вышло осмотреть меня — чистейшее пламя.
Как-то, по обыкновению прозябая, я таранила путь от смутных дел — сквозь искривленный и убеленный неполнотой город полночи, меченный звездами снега или астронимами зимы, возможно, обещавшими — нечто большее, и на этот раз мне опять удалось вырваться, прорваться сквозь обшарканные куски времени и вступить в свою затепленную натужным крепость. Мои искривленные холодом, но желающие услужить руки, столь же чрезмерные и без конца влетающие в штангу, переставили из зоны нерасчлененного, тусклого на огонь — чайник с провалившимся носом и вмурованную в толщу сажи сковороду — и, улестив обеих маслом, целились уложить хлеб. Но масло вдруг выклюнуло к себе на круг из соседней ракушки — жемчужину искры, и внезапно — просеянный или отшелушенный от хлопьев тьмы золотой тайник… точнее, передо мной был взвит горящий стог. Признаюсь, меня крайне смутила — столь неприкрытая откровенность любопытствующих мной и не назвавшихся сил. Между тем руки мои ухватились за длинный сук, на котором сидела сковорода, и сорвали ее с плиты. Восстав посреди кухни, я едва удерживала на весу — вошедшую в тяжесть холма и почти дивную плошку с пламенем. И оттого, что горело масло, стог был восхитительным — прозрачным и энергичным. Страх подбивал меня оступиться — отринуть, отшвырнуть от себя пламя и уже разжимал
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!