Красотки в неволе - Памела Р. Сатран

В свитерах Ника. Только сейчас в теплом доме в ноздри ударил его запах.

– Выходит, именно теперь, когда я собираюсь вернуться до мой насовсем, ты собираешься уезжать?

Джульетта расплылась в улыбке:

– Хочешь сказать, ты возвращаешься домой?

И тогда Дейдра окончательно поняла – да, возвращается.

Сидя за кухонным столом, Лиза разбирала посуду. Вот эта тарелочка – от кремового сервиза. Как она сюда попала? Ладно, неважно. Все равно весь сервиз отойдет Джульетте. Он ей всегда нравился. А мексиканский сервиз, разумеется, Дейдре, та обожает яркие краски. Теперь, когда Дейдра снова дома – по крайней мере, так доложил Томми, – она, конечно, ему обрадуется. Расписное немецкое блюдо, бабушкино наследство, надо запаковать и убрать подальше. Для Дейзи. Лиза отложила блюдо в сторону и сделала пометку. Томми должен знать, что именно из вещей она хочет приберечь для детей, чтобы потом как-нибудь случайно это не было выброшено. Пожалуй, лучше сложить все в одно место. Верно, так и надо сделать – убрать все предназначенные для детей коробки в кладовку на чердаке, чтобы ничего не пропало и не перепуталось, когда ее не станет.

В глубине дома зазвонил телефон. В послед нее время он что-то часто стал звонить. Или просто звонки сильнее ее раздражают? Когда Томми уходил на работу, Лиза попросту его отключала. Но эти ее манипуляции расстраивали Томми, он начинал беспокоиться, а именно этого она старалась не допустить.

Шаги. Это он. Идет сюда, на кухню. С некоторых пор Лиза стала замечать, до чего у мужа откормленное, красное лицо. За последний месяц он растолстел. А чего еще ждать – заказывает слишком много пиццы, слишком часто готовит спагетти, а от хоккея и сквоша совсем отказался. Из-за нее. Впрочем, не стоит этим забивать себе голову. Все, что ей нужно, – что бы он был здоров. Детям нужен хотя бы один здоровый родитель.

– Да? – спросила она, когда стало ясно, что уходить Томми не собирается. – Тебе что-то нужно?

– Анна звонит.

Лиза вздохнула:

– Скажи, что меня нет дома.

– Я уже сказал, что ты дома.

– Сейчас я не могу разговаривать, Томми. Я занята.

– В последние две недели она звонила… я не знаю… раз двадцать. Что с тобой происходит? Подруги о тебе беспокоятся. Я о тебе беспокоюсь.

– Беспокоиться не о чем.

– Нет, есть о чем. Я пытаюсь поговорить с тобой, а ты отмалчиваешься. – Томми махнул мясистой рукой в сторону стола, заставленного посудой. – А это? Что это такое?

– Просто хочу избавиться от некоторых вещей.

Он замер:

– Почему? Почему ты хочешь избавиться от вещей, Лиза?

– Весенняя уборка. Давно пора сделать генеральную уборку.

– Твою весеннюю уборку я видел не раз. То, чем ты сейчас занимаешься, на нее не похоже.

Лиза выдавила смешок, встала и пошла к раковине, только чтобы не смотреть на мужа. Если эти темные усы, эти черные волосы, покрывающие его руки, останутся у нее перед глазами хотя бы еще минуту, ее может стошнить.

– Не знала, что ты обращал внимание на такие вещи, как уборка.

Через окно над раковиной она увидела, как на заднем дворе играют дети. Снег, две недели назад засыпавший весь мир, и, казалось, навсегда – растаял в считанные дни. Стало почти жарко, грязь подсыхала, ярко зазеленела трава. Вчера распустилась форзиция. Когда Дейзи проносилась мимо куста, Лиза отметила, как живописно на фоне ярко-желтых цветов выглядят ее красные штанишки и голубая рубашка.

– Лиза.

Она повернулась к нему лицом. Он был так красив когда-то, еще совсем недавно. Почему раньше это имело для нее такое значение?

– Я и сейчас обращаю внимание, Лиза.

Непонятно. С чего вдруг эта тяга разговоры разговаривать? Томми всегда любил повторять:

«Что мне в тебе нравится, так это то, что ты как парень: не склонна выяснять отношения и всяким рассусоливаниям предпочитаешь действие». И ей в нем нравилось именно это. И еще, что он красивый, жизнерадостный, умелый и простой, любит повеселиться, любит секс, хочет иметь много детей и заработать много денег.

Только вот с годами муж как-то незаметно превратился в подкаблучника. И сейчас, когда ей нужно, чтобы он стал кучером, чтобы забрал вожжи из ее слабеющих рук, какой от него толк? Если бы все было наоборот, если бы не ей, а Томми предстояло – как бы сказать помягче? – сменить курс, Лиза выдержала бы, чего бы ей это ни стоило. Уж она-то смогла бы и управлять «Рид Джип-Хондой», и вести дом, и заботиться о детях.

– Я всего лишь навожу в доме порядок, Томми. – Для пущей убедительности она старалась говорить твердо и решительно. – Пытаюсь снова все взять под свой контроль.

Он сложил руки на животе:

– Я тебе не верю.

– Слушай-ка, там же Анна ждет на телефоне! – воскликнула она.

– Скажу ей, что не смог тебя найти. – Томми шагнул от стола. – Но я вернусь.

Как только он вышел из кухни, Лиза выскочила за дверь. На заднем дворе носились дети: кубарем летели с горки до тех пор, пока не врезались в соседский забор, поворачивали и неслись наверх. Визг, писк, разноцветное мелькание. Пусть себе играют. Лиза побрела к живой изгороди, вяло размышляя: если пройти по до рожке соседей, то можно потихоньку добраться до центральной улицы, выпить где-нибудь кофе, заглянуть в библиотеку, нырнуть в кино. А потом? Что потом?

Она уже почти протиснулась сквозь изгородь, когда Томми настиг ее, с силой взял за плечо и втащил назад.

– Куда ты собралась?

– Погулять.

– Никуда ты не пойдешь, – заявил он, притягивая ее к себе. – Ты останешься здесь.

Томми напоминал рыбака в лодке – такое же выражение лица, спокойное и уверенное, словно не моргнув глазом готов встретить любой шторм. Он потихоньку тянул ее к себе. А потом просто стоял и держал ее в объятиях. Держал и не выпускал, пока она не почувствовала, как постепенно сваливается тяжесть всего того, что она носила в душе.

– Расскажи, – шепнул он.

– Не могу. – Вместе с ответом вырвалось рыдание.

– Расскажи, – повторил он настойчивей.

Теперь шептала она:

– Боюсь.

Она имела в виду, что боится сказать. А еще – просто боится.

– Не бойся, я с тобой.

Но то, о чем Лиза могла бы рассказать, было смутно, жутко. Стоило начать, он с криком бросился бы прочь. Как рассказать о кошмарном видении, терзающем ее? Об огромном черном черве, который пожирает ее внутренности? О том, что боится собственных мыслей: если позволит себе хоть раз, хоть на секунду допустить, что не выкарабкается, – ненасытный червь возьмется за свою черную работу с удвоенной силой? Разве признаешься, что уже не раз представляла себе, как набьет камнями карманы и на манер Вирджинии Вулф прыгнет с моста Джорджа Вашингтона? Если только почувствует, что стремительно и неотвратимо, как когда-то ее мама, движется навстречу смерти… Лучше уж молчать, часто это требует силы. Когда умерла мать, Лиза держалась так стойко, была такой «хорошей» (по выражению отца и теток), что родственники со спокойной душой переложили на ее плечи все: телефонные звонки и приглашения на похороны дальних родственников, пригляд за младшими братьями и сестрами во время поминок. Поначалу взрослые еще сомневались, но Лиза уверила их, что с ней все в порядке. Ее поведение это подтвердило. Лиза поразительная девушка, сказали они.