Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Нацумэ Сосэки

в минском Китае в период Сяньцзун в провинции Чжэцзян, как раз когда в Японии заканчивалась эпоха Асикага. Его отцом был известный учёный Огиси (Ван Сифа). В 12 лет он переехал к отцу в северную столицу и, помимо домашнего обучения, занимался у частного преподавателя. Однажды Ван спросил учителя: «Что надо сделать человеку, чтобы стать самым лучшим?» Простоватый наставник ответил: «Читать книги и сдавать экзамены на соответствие званию достойного мужа». На это двенадцатилетний Ван заметил: «Вряд ли это так; чтение книг и изучение деяний святых — само по себе самое лучшее». Говорят, что учитель от изумления прикусил язык.

В 17 лет он женился; в свадебный вечер он пошёл на прогулку и не вернулся. Ему говорили, что в окрестных горах живёт отшельник; туда он и пришёл, и они проговорили до рассвета. В доме жены случился большой переполох, во все стороны послали на поиски людей, и в конце концов его обнаружили в горах.

Ван напряжённо изучал систему Чжуси и, поскольку никак не мог успокоиться, испытал на себе «пять пристрастий» (букв. «утоплений», годэки), пять разновидностей заблуждения. Первое — «пристрастие к человеколюбию и благородству»; говоря современным языком, это похоже на увлечение жизнью благородных людей, какой её показывает киностудия «Тоэй»: изо всех сил стараться обрести дух мужчины, помогающего слабым и усмиряющего сильных. Второе пристрастие — полное сосредоточение на воинском пути, занятия стрельбой из лука с седла и вообще — культивирование Закона Воина. Третье пристрастие — знать, что стихи и проза очень важны, и изо всех сил изучать литературу. Четвёртое пристрастие — с помощью ясновидения и дара предсказывания знать, находясь на вершине горы, кто сейчас стоит у её подножия. Когда же понимают, что всё это неистинно, то сосредоточиваются на буддизме, что есть пятое пристрастие. Вот так, переходя от одного к другому, он испробовал Путь человеколюбия и благородства, Путь воина, Путь письмён, магию, буддизм, но так и остался неудовлетворённым. В 28 лет он сдал экзамены и стал чиновником.

Будучи чиновником, он повздорил с вышестоящим начальством и был сослан в местность, где в то время не жил почти никто. В одну из ночей его озарило: все вещи обладают знанием. Ошибочно искать правоту вовне; Путь мудреца в нём самом, — сознание этого пришло к нему после долгих размышлений, внезапно вечером в безлюдном месте, где не было ни книг, ни товарищей, с которыми можно было бы поспорить, ни наставника; это был тот же мистический опыт, что ощутил Осио.

В 39 лет он вернулся в столицу, а в 46 стал военным генерал-губернатором и усмирял повстанцев. К этому времени относится его знаменитое выражение из письма ученику: «Легко проиграть пристрастиям в горах; трудно — в своём сердце». Ван считал, что «наша сущность достаточна сама по себе», и из этого прозрения выводил необходимость осознания всеми людьми своей сути; для того же, чтобы снять с этой истинной сути замутнённость и ржавчину, учил он своих последователей, есть лишь два способа: заниматься созерцанием (медитацией), либо обретать собственный сокровенный опыт. Это стало базой его теории «обретения интуитивного знания», разработанной впоследствии.

Когда ему было 48 лет, Нинван из провинции Цзянси поднял знамя восстания ради свержения в стране господства династии Мин; Ван за 20 дней полностью восстановил спокойствие. Однако, когда Ван предоставил императору доклад «Мятеж подавлен», чиновники северного двора этому не поверили, и, по совету, данному ими Сыну Неба, был предпринят поход во главе с императором. Он приказал основать временный императорский дворец в южной столице, где и оставался более года, а чиновники всячески клеветали на Вана. Рассеяв эти ложные обвинения, Сын Неба возвратился в северную столицу. Всё уладилось ко времени, когда Вану исполнилось 49 лет.

В 50 лет Ван впервые обнародовал своё кредо «достижения интуитивного знания» (тирёти); «интуитивное знание» есть дух сердца человека, базисная душа неба и земли, основная духовность, порождающая небо и землю, богов и демонов, и поэтому является «добрым знанием», так как пребывает в теле человека. Он особо подчёркивал, что «интуитивное знание» не есть какая-либо часть нашего тела, но — дух неба и земли.

В промежутке между 50 и 56 годами, когда он вернулся в родные места и занимался со своими учениками, сформировалось собственно «учение Янмина». «Нет знания, кроме интуитивного; нет другой науки, кроме достижения знания», — «наука» в этой цитате, как уже несколько раз говорилось, не является лишь изучением книг, но — обретением истины посредством личного опыта. Таков был вывод, к которому пришёл сам Ван через личный опыт.

В мае того года, когда ему исполнилось 56 лет, снова пришёл императорский указ выступить для усмирения мятежников, и, несмотря на пошатнувшееся здоровье, он двинул войска, разбил восставших, подавив крупное выступление. Однако, после окончания боевых действий, в дороге при возвращении в столицу его болезнь обострилась, и Ван покинул этот мир.

Жизнь Ван Янмина проходила между подавлениями мятежей; одновременно он очень страдал от клеветы чиновников, часто сталкиваясь с уродливой обратной стороной социальной жизни, но этим постепенно отшлифовывалось его мировоззрение, и идея о том, что «истина находится внутри себя», обретённая посредством личного сокровенного опыта, стала источником учения Ван Янмина. Традиция формирования мировоззрения в тяжёлом положении была, как я уже говорил, непрерывной вплоть до Сайго Такамори. Не входя в подробности, скажу, что в Японии учение Ван Янмина передавалось непрерывно от Накаэ Тодзю, через Кумамото Бандзан, к Осио Хэйхатиро и другим, хотя оно и «ояпонивалось» всевозможными способами.

Думается, что со смертью генерала Ноги учение Ван Янмина полностью исчезло с внешней поверхности современной истории Японии. После этого основы учения Ван Янмина формировалось уже не с посредством учёных, но в самой основе ментальности образа действий японцев, в виде сокрытого подводного течения. С эпохи потрясений Сева и до сегодняшнего дня в действиях, предпринимавшихся японцами, содержались всевозможные странные особенности, к которым не могли стремиться, и которые не могли себе представить европейцы. В политических же действиях, предпринимаемых японцами, можно видеть ряд поразительных примеров ситуации с самопроизвольностью проявлений, полностью противоречащей рационализму и интеллектуализму, а также действий, предпринимаемых с полным осознанием их неэффективности.

Отчего японцы делают политические шаги, понимая их бесполезность? Хотя, если это — действия, происходящие от нигилизма, то следует ли удивляться, что они безрезультатны? Насколько в японских сердцах сокрыты основные положения философии действия Ван Янмина, настолько же можно предсказать, что и далее политические явления в Японии будут казаться загадочными и совершенно непонятными для европейцев.

Революционное движение в Японии с самого начала не задавалось