Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

– Простите, – сказал он по-английски. Мать сверкнула глазами и тут же потупилась. Он почувствовал ненависть и понял, что, несмотря на то, что прошло столько лет, ничего не изменилось. Он поехал быстрее. Отряд следовал за ним, поднимая клубы пыли. Женщина закрыла лицо платком, а девочку спрятала за подол юбки.

Около ворот аббатства выстроились незатейливые прилавки, где продавали небольшие деревянные крестики и металлические памятные подвески на ремни. Кое-кто торговал пирогами, булками, а за одним столом сапожник усердно чинил обувь, не выдержавшую длинного пути. Изумленный Симон повернулся в седле и огляделся.

– Зачем все это? – спросил младший командир Обри де Map.

– Англичане сделали из Уолтефа Хантингдонского мученика, – спокойно ответил Симон. – Говорят, что у его могилы происходят чудеса.

Обри хмыкнул.

– И вы верите?

Симон пожал плечами.

– Происходят и более странные вещи. Говорят, что, когда монахи разрыли его могилу в Винчестере, чтобы перенести тело сюда, в Кроуленд, они обнаружили, что голова каким-то чудесным образом приросла к его телу, а на трупе не было следов тления, он был таким же, как и в день погребения.

Обри скептически улыбнулся.

– Я слышал, что в прошлом месяце в Йорке видели дракона. Обнаружилось, что это сбежавший бык, который перевернул котел с жиром и поджег дом.

Симон криво улыбнулся.

– Без чудес этот мир был бы скучен. Важно, что люди в них верят.

– Старый король Вильгельм небось переворачивается в своей могиле. Только посмотрите на них. – Обри показал на паломников.

– Он знал, чем рискует, когда согласился на перенос тела Уолтефа из Винчестера в Кроуленд. Он мог запретить, но все же позволил сделать это.

– Чтобы совесть облегчить, как думаете?

– Возможно. Он начал болеть еще до Руанской кампании. Мне кажется, что прошлые грехи мучили его совесть. – Он все еще помнил то утро, когда аббат Улфцитель и графиня Джудит пришли просить Вильгельма разрешить перенести тело Уолтефа в Кроулендское аббатство и захоронить там. Странно было видеть их вместе: маленького лысого священника в потрепанной рясе, похожего на крестьянина, и графиню Джудит, прямую, бледную, облаченную в темно-серые одежды. Она опустилась на колени перед Вильгельмом, поцеловала ему руку и попросила королевского разрешения перенести тело Уолтефа в Кроуленд.

– Я думала, вы его вышлете, – прошептала она. – Я не верила, что вы приказали его казнить.

– Предательство есть предательство, – проворчал Вильгельм. – Его справедливо судили по законам его страны. Если бы я его выслал, куда бы, ты думаешь, он направился? Прямиком в Данию или Британию, чтобы поднять восстание.

Вперед выступил Улфцитель и присоединил свой голос к мольбе Джудит. Вильгельм немного подумал и согласился. Симону даже показалось, что он сделал это с некоторым облегчением, как будто искупал грех и платил за это не слишком большую цену.

Глядя на собравшихся у ворот аббатства паломников, Симон засомневался, прав ли был Вильгельм. К Уолтефу относились как к мученику-англичанину, пострадавшему от жадности и тщеславия завоевателей. Люди стекались сюда не столько в надежде на чудо, сколько чтобы выразить свое презрение к нормандским хозяевам ненаказуемым способом.

Симон назвался привратнику, въехал во двор и спешился. Он находился в пути несколько дней, и левая нога сильно болела. В силу давней привычки он скрывал боль, но она не давала ему покоя. Он снял шлем, пригладил коротко стриженные волосы и огляделся. Аббатство процветает на доходы от мученичества, подумал он, разглядывая искусную резьбу на свежевыкрашенных воротах. Мимо прошли маленькая девочка с матерью, явно направляясь к могиле Уолтефа. Симон отстегнул свой меч, передал его оруженосцу и, велев своим людям подождать, вошел в церковь.

Шпоры Симона скребли по земляному полу, когда он направился к нефу. Молодой монах размахивал кадилом, и церковь наполнял запах ладана, оседавший на одежде, волосах, коже.

Гробница Уолтефа находилась в резном деревянном сооружении, покрытом темно-красным шелковым покрывалом с вышивкой золотом по краю, которое наверняка стоило кому-то нескольких марок. Над гробницей на железных цепях висел керамический масляный светильник.

У могилы стояли два монаха постарше, внимательно наблюдая за проходящими мимо и поднимая край покрывала для поцелуя. Симон подозревал, что клочок этого шелка, отрезанный рукой преступника, мог быть продан за немалые деньги.

Маленькая девочка положила свои цветы среди других даров, опять напомнив Симону день казни. Она сделала глубокий реверанс, поцеловала край покрывала и ушла, подгоняемая другим монахом, чьей обязанностью было следить, чтобы паломники не задерживались, уступая место другим.

Симон встал на колено своей здоровой ноги, перекрестился и молча помолился, сложив перед собой руки. Какая-то часть его ждала, что покрывало взметнется или светильник рухнет ему на голову, но ничего не случилось. Раздавалось только непрерывное шарканье человеческих ног.

Наверное, Уолтеф одобрил бы то, с чем приехал сюда Симон. Утешая себя этой мыслыо, он поднялся и вслед за другими паломниками вышел из церкви. По пути он прошел мимо другой реликвии – черепа аббата Теодора, который мученически погиб во время набега датчан двести лет назад. На черепе до сих пор сохранился след от смертельного удара мечом. Пустые глазницы проводили Симона из церкви в раннее утро, где его ждал нынешний настоятель, но не Улфцитель, как он надеялся, а монах выше ростом и более худой, похожий на патриция.

Снова Симон опустился на колени. Поцеловал кольцо на протянутой руке аббата.

– Святой отец, – пробормотал он, стараясь скрыть удивление.

– Я отправил ваших людей в гостевой дом и отрядил двух братьев, которые позаботятся об их нуждах, – приветливо сказал монах, когда Симон поднялся. – Я аббат Ингалф. Простите меня, но нормандцы нечасто бывают в Кроуленде.

Симон поблагодарил его за заботу о своих людях.

– Мое паломничество носит личный характер, – пояснил он и добавил, немного поколебавшись. – Извините, если мой вопрос покажется вам бестактным, но что случилось с аббатом Улфцителем?

– Вы знали Улфцителя? – удивленно поднял брови аббат.

– Не слишком хорошо, но однажды я с ним встретился, и он показался мне святым человеком.

– И он таким был, да упокой Господь его душу! – Монах перекрестился и жестом пригласил следовать за собой в его личную келью.

Симон тоже перекрестился.

– Мне очень жаль.

– Он похоронен в аббатстве в Питерборо, где он закончил свои дни простым монахом. – Ингалф искоса взглянул на Симона. – Три года назад его освободили от должности настоятеля. Эти обязанности оказались непосильными для его тела и духа.