Колхозное строительство 2 - Андрей Готлибович Шопперт

Решил подождать в подъезде, и обнаружил там спуск вниз. Спустился. Тамбур и две двери. Одна — железная, на серьёзном замке, и надпись: «Бомбоубежище». А вот вторая! Вторая вообще не заперта, и там стояло одно ведро с песком и пара мётел. Какие-то вещи ещё висели на крючке — фуфайка, вроде, и фартук брезентовый. Получалось, что это каморка дворника.

Вскоре подошла и пропажа. Были они с одноклассниками в лесу — каникулы ведь. Поговорили. Зашёл разговор и о каморке. Типа, почему без замка.

— Да сколько себя помню, на ней замка не было — мы там маленькими совсем в прятки играли, — а ключевое слово здесь — «маленькими». То есть сейчас.

Вот теперь можно и действовать.

— Мужики, есть проблема.

Благодушно вещавший о перекантовке на вокзале Вадим остановился на полуслове.

— Вон тот в серой кепке?

— Исчез Макаревич, а этот ходит за мной с самого утра. Марк Янович должен был поменять иконы на картины. Не спрашивайте, что да откуда. Были. Теперь боюсь, что нет. Жалко, конечно, но Марка гораздо больше. Сто процентов, что это не государство. Это бандиты.

— Раз начали разговор, то есть план? — размял плечи Кошкин.

— Есть. В четырёх минутах неспешной ходьбы отсюда есть дом, а в нём — подъезд, в котором не закрывается дверь в подвал. Я захожу в подъезд. Гражданин в кепочке — за мной, вы за ним. Спускаем тело в подвал, там приводим в себя. Ну а дальше — за неимением паяльника пользуемся вилкой. Свою я уже сунул в карман.

— Плохой план, но действовать нужно быстро. Встаём, выходим, — бывший милиционер свою вилку тоже в карман сунул, — Пётр Миронович, только не геройствуйте! Если что пойдёт не так до подъезда, лучше бегите.

— Хорошо, выходите вместе со мной, но расходимся как бы в разные стороны. Ну а дальше — как договорились.

Событие тридцать четвёртое

Место клизмы изменить нельзя.

(Русская народная пословица)

Постучали, вошли. А там… Ну, может не совсем так. Постучали.

— Варька, ты? — голос молодой, хороший такой голос. И что ответить? Пропищать: «Я»?

— Не путай хрен с морковкой! — прорычал как мог хрипло Пётр. Как-то в книге прочёл, что если ответ на прямо поставленный вопрос ставит в тупик, то партия за тобой.

— Мутный? Ты? Откуда здесь? — и дверь стала открываться

Кошкин вложил в этот удар ногой все свои сто кило, но бил не абы как — бил как можно ближе к замку, чтобы не сорвать дверь с петель. Выдержала. Умели раньше делать. Может, и дуб. А вот обладателю голоса не так повезло — его отбросило к стене и ручкой проломило грудину. Не собеседник больше.

— Обделался лёгким испугом, — хмыкнул Вадим и перешагнул через сползающего по стене мужика.

«Майка-алкоголичка, спортивные штаны с отвисшими коленями, чёрные носки с дырой на пятке. Как будто кино снимают», — мельком подумал Штелле, прикрывая дверь.

Про «нехорошую квартиру» узнали у топтуна с кепочкой. Гражданин оказался предсказуем, трусоват и жизнелюбив. Он оправдал все надежды Штелле. Попёрся, сильно и не скрываясь, за ним, а когда Пётр вошёл в знакомый подъезд, то последовал за ним и туда. Этого «наживка» уже, конечно, не видела, но звук открываемой двери услышала — а потом и звук чего-то твёрдого обо что-то деревянное. Охнуло, булькнуло, и раздался голос Вадима.

— Пётр Миронович, как вы?

— Спускайтесь сюда. Сейчас свет включу, — рука сама потянулась и сразу нащупала выключатель в тамбуре. Не подвела детская память.

По лестнице спускались красиво. Первым шёл Кошкин и держал под мышкой ноги неудачливого «хвоста», потом было само тело, и замыкал процессию танкист, держа в руках ту саму кепочку и ворот куртки кепочника.

В апартаментах дворника ничего за несколько лет не изменилось. Нет, всё же одна деталь добавилась — появился топор, приваренный к куску железной трубы. Лёд скалывать. Обыскали жертву столкновения с дверью. Нашли паспорт на имя Сахарова Антона Филипповича. Не родственник ли академику-диссиденту? Нашли рублей двадцать мелкими бумажками и мелочью, а также совсем уж нездешнюю вещь. Это был «мизерикорд». Настоящий. Из далёкого прошлого, не новодел. Больше всего вещь напоминала шило. Ну, хотя нет — шило напоминал клинок. Тонкий, четырёхгранный, сантиметров двадцати длинной. А вот ручка примечательная — эдакая катушка, только цельная и железная, тонкая часть обтянута кожей. На конце небольшой набалдашник. И рукоятка, и лезвие были в чуть заметных следах коррозии — то есть, антикварную вещь нашли и тщательно отреставрировали, а потом всучили бандиту. Неисповедимы пути… антиквариата.

Долго мучения жертвы описывать не стоит — потому как не эстетично и неправда. После того, как ему воткнули одну вилку в ляжку, а вторую — в то место, куда обычно вставляют шланг от клизмы, Антоша признался во всех грехах. Картина получалась следующая.

Макаревич обратился с предложением поменять иконы на картины к некой Фаине Рукшиной, которую в известных кругах называли Фаиной Дейч. Та свела Марка Яновича с Григорием Беляковым, известным коллекционером живописи, и сообщила об этом Бяцу.

— А кто такой Бяц? — придерживая третью вилку у глаза опрашиваемого, поинтересовался тёзка.

Дальше — как в кино про Жеглова.

— Бяц — вор авторитетный.

— А зачем это гражданке Рукшиной? — Пётр решил, что дело нечисто, и угадал.

— Так Лёва Бяц про неё такое знает! Она же в блокадном Ленинграде обирала умирающих. Меняла продукты на цацки и парсунки. Кроме того, под видом санитарки грабила квартиры уже не ходячих — вот Лёва её на крючке и держит.

Узнали адрес, где находится сейчас Марк Янович. И вот же совпадение — у гражданина Бяца тот же адрес.

— Бяц — это фамилия? — поинтересовался Штелле, вынимая свою вилку. Ещё пригодится.

— Фамилия Бенецяну. Он из Кишинёва.

Успокоили Антона Филипповича его же мизерикордией — переводится с французского как «милосердие». Вот и проявили, а то бы мучился — а так уж и отмучился. Вытерли все возможные отпечатки пальцев, хотя и не должно было остаться. Бугаи были в перчатках, а Пётр только к выключателю прикасался — но вытерли и ручки, и саму дверь, и ледоруб, что использовали в процессе блиц-опроса.

Адрес был далековато. Район Черёмушки, улица Гарибальди. Нужно было такси. Вернулись к гостинице «Россия», к стоянке машин с шашечками, и через час стучались в заветную дверь в пятиэтажной хрущевке.

После устранения преграды обладатель голоса сполз на пол, каждый двинулся в свою сторону. Вадим — на кухню. Там вставал из-за стола мужчина лет пятидесяти, да и килограмм в нём было не больше