Крест великой княгини - Юлия Алейникова

— Молодцы, — одобрил Борис. — И что он видел?

— Видел, как из нашей подворотни выходил человек. В шляпе и плаще. Роста выше среднего, лица, понятно, не разглядел, потому что с крыши смотрел, но говорит, вроде не из наших. Он в этом доме всю жизнь живет и в школе нашей учился, его все в нашей округе знают, — торопливо объяснял Митя, видя, как рядом нетерпеливо подпрыгивает Петька, желая перехватить инициативу.

— Молодцы. Валентин этот дома сейчас?

— Ну он же только из рейса пришел. Дома.

— Адрес.

Еще ребятам удалось отыскать девочку Веру, у которой мама в праздник работала, и ей не с кем было пойти на парад, и она сидела дома у окошка и смотрела на улицу. И бабу Клаву, у которой убежала кошка и которая искала ее по всем окрестным дворам. И еще тетю Зину, у которой сын монтажник и у которой керосин закончился, и она ходила за ним к подруге в соседний дом, потому что все соседи в ее квартире ушли на демонстрацию. Все эти люди видели двоих мужчин, один из которых был похож на убитого, а второго им рассмотреть не удавалось из-за шляпы, надвинутой низко на глаза.

Все эти сведения Борис тщательно проверил самостоятельно, опросив свидетелей, а потому домой добрался только в девять вечера.

— Боря? Это ты? — окликнула его из-за шкафа мама.

— Да, мамуль.

— Что так поздно, сынок? — За шкафом послышалась возня, и мама, опираясь на костыль, вышла из «кабинета».

С того страшного дня, когда маму нашли еле живой под завалами дома, прошло уже пятнадцать лет, а у Бори по-прежнему екало сердце, когда он видел, как мама, его красивая, умная, добрая, еще такая молодая мама ходит, опираясь на костыль, и ее подвернутый рукав платья всегда заставлял сжиматься сердце щемящей жалостью. В тот ужасный день сорок второго года маме оторвало ногу и сильно ранило руку. Маму спасли, но руку пришлось ампутировать. Борису было тогда восемь, а Рае одиннадцать, отец был на фронте. Неизвестно, как бы они справились втроем с тяжело больной матерью, если бы не соседка тетя Зоя. Она практически усыновила ребят, забрала к себе домой, пока мама была в госпитале, а потом помогла им эвакуироваться вместе со своим заводом из Ленинграда, и в родной город после войны они тоже вернулись вместе.

Отец с фронта не вернулся. Он был военным инженером и дошел до Берлина, а погиб в мае сорок пятого, помогал восстанавливать какой-то мост в окрестностях Берлина, нарвался на оставленную фашистами мину. Борька рыдал в подушку ночами, не веря в такую несправедливость. Война уже закончилась, так почему же так? Почему? А они так ждали отца! Так мечтали о счастливой мирной жизни! Но иногда, Борис никогда в жизни никому бы в этом не признался, в его мечты о встрече с отцом прокрадывались гадкие, подлые мысли. А сможет ли папа любить маму, как прежде, увидев, что с ней стало? А может, он просто будет ее жалеть? А потом встретит случайно женщину, молодую, здоровую… Нет, тут же обрывал себя Борис, нет! Папа не такой, он любит маму по-настоящему, а значит, будет любить и такой, и жалеть будет и беречь. А в голову ему лезли воспоминания о довоенной жизни, где папа с мамой кружатся в вальсе, и ее ножки в парадных туфельках так легко и изящно порхают над паркетом, и нарядное шелковое платье легкими волнами вьется вокруг стройной фигуры. Они любили танцевать и иногда просто заводили патефон, сдвигали к окну стол, стулья и танцевали, а Борис и Рая сидели на диване и любовались ими. А еще до войны мама была ужасно смешливой, и в их доме все время звучал ее смех. Борис уже стал забывать об этом, ведь все это было до войны.

А после войны, после гибели отца им пришлось выживать втроем. Мама была сильной женщиной и никому не позволяла себя жалеть. К счастью, она была переводчиком и могла работать дома, рукописи в издательство отвозила сперва Рая, потом, когда подрос, Борис. Конечно, матери было очень трудно, даже одеться на первых порах она сама не могла, стирать, готовить, убирать, все эти премудрости освоили дети. До войны у мамы были длинные густые волосы золотисто-русого цвета, которые она укладывала в сложные прически, теперь она сделала стрижку, чтобы можно было расчесать и заколоть простым гребнем, и из русых они стали совсем седыми. Но самым болезненным для мамы были сочувственные взгляды на улице. Будучи сильным человеком, она не выносила жалости.

Когда они вернулись после войны в Ленинград, к ним в гости зашла мамина лучшая подруга тетя Сима и, увидев маму, с порога заплакала.

— Танечка, как же так? Ты же такая красавица была!

Подругу мама выгнала и с тех пор старалась со старыми знакомыми не встречаться. Рая очень боялась, что мама замкнется в себе, будет прятаться от людей и зачахнет. Для нее, такой веселой и общительной в мирное довоенное время, подобная изоляция может стать губительной. Но Рая волновалась зря. Мама нашла себя в новой жизни. Ей сделали протез, и она смогла выбираться в театр или на концерты, опираясь на палку. На плечи, чтобы не привлекать ничьего внимания, она набрасывала шали. На работу в университет она не вернулась, устроилась переводчиком в издательство «Иностранная литература», и хотя платили там немного, концы с концами их маленькая семья как-то сводила. В старших классах Рая, никому ничего не сказав, ушла из обычной школы в школу рабочей молодежи и устроилась работать на завод, чтобы помогать матери. А за ней и Борис подрос и поступил так же. Мама очень волновалась, что из-за нее дети не получат высшее образование, не смогут закончить институты. Но Рая и Боря справились. Борис даже на дневном учился, а подрабатывал разгрузкой вагонов по ночам.

Ничего, справился. У них так многие ребята делали.

— Ты голодный, наверное? Мой скорее руки, и за стол. Рая сегодня драников нажарила, вон они под подушкой, — доставая из буфета хлеб, распоряжалась мать. — Да, и чайник поставь, я, пожалуй, с тобой попью.

— А где Райка?

— С Егором в театр пошла, — со скрытым внутренним одобрением объяснила Татьяна Ивановна. — Ну что у тебя нового на работе? — достав сахарницу и чашки, спросила она у вернувшегося в комнату Бориса. — Расскажи хоть, как у тебя дела, а то ведь совсем не видимся последние дни.

— Ох, мам, я же тебе говорил, у нас убийство, — наворачивая драники и жмурясь от удовольствия, рассказывал Борис. — Ищем свидетелей, да все пока мимо. Вот сегодня вроде бы мне повезло, человек пять сумел разыскать, а толку от них никакого, — энергично работая челюстями, делился он. — Получается, что в пивной убитый был с одним человеком, пожилым, таким же, как и он, а возле дома тридцать пять его видели с человеком молодым. Хотя никто лица этого человека не видел и примет никаких не заметил. Плащ, шляпа, вот тебе и все. И как его искать, и откуда он взялся? И почему они вдвоем шли? Выходит, это его знакомый был? Ничего не понятно. Единственный стоящий факт в этом деле — фамилия, которую произнес убитый, когда в пивной сидел. Капустин. Но опять-таки, кто этот человек, где его искать? Может, он даже не в Ленинграде живет, а в другом городе.

— Действительно, фамилия не редкая. Зоя Дмитриевна тоже Капустина.

— Точно. Я сегодня за день так набегался, что даже не сообразил, — вскинулся над тарелкой Боря. — А ведь и правда. И муж у нее тоже Капустин!