Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2 - Вероника Мелан

– Понял.

– Начинай убирать свое барахло.

Конечно, что-то придется убрать самому, не беда. Ковры на полу узорные, дорогие, шторы хорошо защищают от солнца, софа новая. Спален хватает, с обратной стороны теневая терраса, вид на сад – просто отлично.

Атура бегал по квартире, не замечая гостя, в его мозгах вели обратный отсчет минуты.

Дварт, чтобы не мешать, покинул квартиру, спустился вниз по лестнице, встал у входа в парадную, прикрытую лианами свисающих почти до земли розовых цветов.

Пахло летом; висел над головой безбрежный небесный океан, журчал, освежая слух, неугомонный фонтан.

Нордейл.

Его поход занял меньше часа – сорок три минуты. Портал обратно он пробил прямо из Каталоны.

Эра, свернувшись на диване, как была во влажной одежде, так и уснула – самый лучший для нее сейчас исход. Бесценные минуты покоя. Ее сон он углубил максимально, чтобы не проснулась «при транспортировке». Перед тем, как взять на руки, почему-то долго сидел рядом, просто смотрел.

Бледные щеки, морщинка меж бровей.

Сейчас он ее «убийца» в прямом смысле, ее мучитель. В будущем – ее мужчина.

Хрупкая, как котенок, и сильная, как вечный двигатель. С загадочной сутью Мены внутри, которая однажды обволокла его так, как не обнимали руки властной матери, лишившейся к нему теплых чувств, когда стало ясно, что семилетнего Ментора своей воле не подчинить. Ничего, у нее в «рабстве» остались два более покладистых брата.

Эра выбрала просто любить, просто доверять.

За ее доверие он отплатит своим.

* * *

Эра. Литайя.

(Aviators – Endgame)

Я проснулась, будто от удара в живот. Сложилась пополам и захрипела еще до того, как открыла глаза, от болевого шока перевернулась на бок (полагая, что упрусь коленями в стену), но не рассчитала – диван оказался чужим, я рухнула на пол.

Ко мне прыгнул Кайд.

– Не подходи! – рычала я раненым тигром. – Не подходи!

Это все он, из-за него…

– Не трогай меня…

Он не тронул.

Смотрел, как я корчусь на полу, держал себя в узде, пока я силилась отдышаться. После попыталась подняться и вдруг поняла, что не чувствую ног.

– Ноги… Мои ноги…

И почти сразу воспарила – Дварт оторвал меня, бессильный куль с картошкой, от незнакомого узорного ковра и водрузил обратно на диван. В глазах жгучие слезы, дышать тяжело. Почти сразу же на горло легла его рука – горячая и холодная одновременно.

Что с моими конечностями? Когда закончится чертова боль?

Из горла хрип, пульс зашкаливает.

– Тихо… – голос в уши, – тихо, полежи… Сейчас пройдет.

Спустя несколько минут я дышала самостоятельно, канат в животе раскрутился – отпустило. Вот только настроение испортилось необратимо, а ведь и так было не ахти.

– Тебе нужно поесть.

Поесть…

Еда – это что-то далекое, из другого мира. Квартира вокруг чужая, воздух жаркий; стены светло-желтые, углы арочного прохода скругленные. Где мы? Точно, в Каталоне…

– Я принесу.

– Нет. Я сама.

Я умею ходить. Я все еще умею делать сама.

Дварт провожал меня цепким, как у питона, взглядом. И я была уверена, что видит он не мою фигуру, а набор взаимодействующих микросхем, кодов и команд, конфликтующих между собой.

Я смогу, я доползу. Осталось найти кухню.

На столе в вазе горкой лежали фрукты: виноград, груши, яблоки. Их не хотелось. После выпитой воды, стекшей вниз по горлу ручьем из ледника, хотелось чего-то существенного – мяса, например. И в бумажный пакет, принесенный из соседней булочной, я ввинтилась буром. По запаху, как собака, отыскала учари – хрустящие конвертики из теста с ароматной мясной начинкой, – впилась в них зубами, принялась яростно жевать.

И чуть не расплакалась.

Вкус был «зеленым». Я не могла этого объяснить. Раньше он мог быть сладким, кислым, горьким, соленым, а теперь он был «зеленым». Жевать выходило с трудом. Мир вокруг вибрировал и дрожал, как пустынное марево, но ступни пробирал ледяной холод, ладони тряслись. Я знала, что в Каталоне жарко – в ней всегда было жарко, – но я мерзла.

Тесто – набор химикатов с кристаллической решеткой, мясо – нечто салатное с фиолетовой примесью. Я обрастала иллюзиями, как ширнувшийся наркоман.

И все равно ела. Давилась, запивала безвкусные куски «пакли» водой, глотала, откусывала еще. Голод в моем состоянии не помощник, скорее, усугубитель проблем, которых и без того хватало.

(Becky Shaheen – The Open)

Жизнь превратилась в сидение на бомбе с часовым механизмом. Никогда не знаешь, когда скрутит очередной приступ, когда пронзит с макушки до пят спазм, когда в очередной раз откажут легкие. О хорошем настроении речи больше не шло, о расслаблении тоже… Один-единственный, как тусклый полярный день, стресс длиною в маленькую жизнь.

Терраса с обратной стороны оказалась массивной и широкой, стелющийся сразу за домом сад – пышным и сочным, как юбка матерой танцовщицы. Но сквозь деревья мне виделась потрескавшаяся выжженная земля – все то же марево, наложение друг на друга двух миров, и неясно, какой настоящий. Оставалось надеяться, что бред однажды рассеется. И согреться бы…

Когда рядом неслышно встал Кайд, я силилась понять, что делать с плохим настроением, которое омывало меня, словно море. Раздражение, беспричинная злость, желчь… Хотя, почему беспричинная? Вот она, причина, стоит слева…

Дварт, в отличие от остального мира, не дрожал и не вибрировал, оставался стабильным островом в центре молекулярного хаоса.

«Красиво здесь!» – так надо было сказать? Так сказала бы нормальная Эра, я же, более не доверяющая больному сознанию, силилась унять разложение реальности на составляющие.

– Надо наслаждаться, да? – спросила хрипло. – Тепло, вокруг сады, птичий гомон… Но я больше не наслаждаюсь. Разучилась.

– Все вернется, Эра.

Со мной разговаривали, как с пациентом психбольницы, очень ровно, спокойно.

– Ты уверен?

– Уверен.

Кем он был на самом деле? Наваждением, влившим в меня порцию такого яда, что мир расслоился? Текучей смесью с видом «под человека», инородной субстанцией с другой планеты, своего рода монстром?

Голова отказывалась мыслить «прямо», только криво, почему-то в темноту.

– Скажи, а я могла тогда… тебя стереть?

Не знаю, зачем спросила, поддалась горечи.

– В теории? Могла.