Пороховой погреб Европы - Александр Григорьевич Задохин

сплотиться все славянские и православные народы, но и как государству-освободителю.

В XIX веке сторонники панславистской доктрины пошли дальше. Они выступили за создание политического союза и даже объединенного государства всех славян и православных. Известный русский поэт и дипломат XIX века Ф. И. Тютчев в одном из своих стихотворений призывает: «Славянский мир, сомкнись тесней…». А в письме к княгине Е. Э. Трубецкой Ф. И. Тютчев даже настаивал на «историческом праве» России объединяться с тяготеющими к ней славянскими народами.[39] В стихотворении «Пророчество», написанном в 1850 году, Ф. И. Тютчев уже призывал российского царя начать создание славянской империи в связи с предстоящей четырехсотлетней годовщиной взятия турками-османами Константинополя.

Четвертый век уж на исходе,

свершится он — и грянет час!

И своды древние Софии,

В возобновленной Византии,

вновь осенит Христов алтарь.

Пади пред ним, о царь России,

И встань как всеславянский царь.

Это была реакция на начавшийся в Европе процесс унификации культур, который «неизбежно сопровождается ростом национального самосознания». Последнее же «при дефиците культуры недихотомической солидарности может осуществляться только через групповое противопоставление, питаясь массовым социально-психологическим комплексом неполноценности, который (по законам личностной защиты) рационализируется на уровне идеологического сознания концепциями панславизма, негрютида и прочими и находит выход в агрессивных настроениях, деструктивных действиях»[40] против группы чужой культуры.

Стоит отметить, что до какого-то времени официальный Петербург не поддерживал панславистскую идею, но это не означало, что бродившая в российском обществе идея не оказывала влияния на внешнюю политику государства. Русско-турецкая война в 1877–1878 годов уже велась под лозунгом освобождения братьев-славян. Идея славянского братства захватила общество. Оно жило ею. Тысячи добровольцев — и известных, как художник-баталист В. Верещагин, и безызвестных — отправлялись на помощь сербам и болгарам. Вспомним хотя бы героев Льва Толстого: на Балканы отправляется князь Вронский, в романе «Анна Каренина», солдатом-добровольцем — православный отшельник отец Сергий.

Но не только чувство крови и исторического родства звали россиян на Балканы. Трагический разрыв с обществом князя Вронского и внутренний разлад бывшего гвардейского офицера отшельника Сергия бросают их под турецкие пули. Допустим, это лишь творческий полет мысли Толстого. Но тогда почему другой русский человек, тогда еще никому неизвестный, В. С. Гаршин бросает учебу в институте и отправляется в 1877 году добровольцем на русско-турецкую войну? Ответ можно найти у самого Гаршина. Во время военных действий на Балканах он написал первый свой рассказ «Четыре дня», который можно поставить в один ряд с «Севастопольскими рассказами» выше названного классика. Произведения Гаршина о войне на Балканах помогают понять мотивацию россиян XIX века. Так, в рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова» он описывает свои ощущения: «Было неотвратимое побуждение идти вперед во что бы то ни стало, и мысль о том, что нужно делать во время боя, не выразилась бы словами: нужно убить, а скорее нужно умереть». Гаршин помогает нам понять, почему русские люди XIX века готовы были идти «за тысячи верст умереть на чужих полях». Это не пробуждение «кровавых инстинктов и желание убить иноверца», а подспудное желание обрести свободу в смерти в бою за чужое счастье и свободу.

Победа России над Турцией и освобождение славян не привели к ожидаемому их объединению с русским народом, что несколько охладило чувства последователей славянского ирредентизма. Правда, не надолго. И одной из причин этого явился внутренний кризис и революция 1905 года. В начале XX века идеи славянофилов прошлого столетия возродились в неославизме. Опять речь шла о возобновлении славянских съездов и о новых попытках создания союза славянских государств и народов. В российском обществе активно обсуждались внешнеполитические вопросы. В ряде статей газет «Речь», «Новое время», «Голос Москвы» и других проводилась мысль о том, что Россия в своей внешней политике должна руководствоваться прежде всего тем, что она славянская страна. Подчеркивалось, что интересы славянства должны стать приоритетом в российской дипломатии. Во имя этого предлагалось даже не затрагивать в различных переговорах важную в стратегическом плане для России проблему проливов Босфора и Дарданелл.[41] «Для России, — отмечалось в редакционной статье «Голоса Москвы», — как славянской державы единственно правильный путь политики — это создание такого положения, при котором все славянские народы чувствовали бы, что в тяжкую минуту они встретят у нее поддержку…»[42]

Но были и скептики, так как развитие международной ситуации на Балканах продолжало расходиться со сложившимися представлениями российского общества. Вражда балканских государств и обозначившаяся их прозападная ориентация стали вызывать сомнения по поводу правильности панславистской доктрины внешней политики России. В частности, философ К. Н. Леонтьев обращал внимание на существование серьезных противоречий между славянскими народами и был против близкого сближения с ними.[43] Более того, он считал вполне возможным союз России с Турцией и даже с мусульманством вообще.

Взгляды К. Н. Леонтьева не были исключением. Так, известный политический деятель России и впоследствии министр иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюков также высказывал сомнение в отношение возможности объединения славян. В частности, он обращал внимание на определенное несовпадение славянофильской трактовки национальной идеи и реальной действительности. Он отмечал, что «все более обнаруживалась многолетняя борьба между христианскими национальностями».[44]

Для части российских элит, в том числе для П. Н. Милюкова, было очевидно, что роль России в славянском вопросе изменяется. Балканские народы в ходе балканских войн «освободились сами, без помощи России и даже вопреки ее политике» и постепенно отходят от традиционной «русской опеки». П. Н. Милюков подчеркивал, что теперь каждое «славянское государство» идет своим путем и охраняет свои интересы как находит нужным. Россия также по отношению к славянам должна руководиться собственными интересами. Воевать из-за славян Россия не должна».

Журнал «Гражданин» в ответ на целую серию просербских статей в московской и петербургской прессе призывал более сдержанно относиться к «балканским делам», а идею балканского союза оценивал как «иллюзию», и советовал правительству больше внимания уделять «задачам самовозрождения страны».[45] Прослеживается нарастание разочарования как в идеях панславизма, так и миссии России на Балканах. Газета «Русская земля» писала: «Народности, населяющие Балканы, не оправдали забот и жертв, понесенных за них Россией… России теперь впору заниматься только собой».[46]

Развитие рыночных отношений в России способствовало формированию прагматических подходов и к «славянскому вопросу». Так, «Новое время», отдавая обычную для нее дань критике внешней политики правительства, писало: «Корень зла нашей ближневосточной политики заключался всегда в том, что мы, освобождая единоверные и единоплеменные народы Балканского полуострова… не принимали никаких мер в экономической области и