Выгодный риск - Антон Чиж

– Тетя, вы заболели? – с искренней тревогой спросил Пушкин.

– Мне болеть некогда, мой милый, – отвечала она, тщательно придерживая одеяло у подбородка. – Зато теперь слова не скажу дурного про вашу полицию. Собачья у вас служба, мой милый.

– Чем заслужили такую милость?

– Представь себе: на старости лет решила поиграть в филера…

– Следили за мадемуазель Керн?

– Нет, за твоим обер-полицмейстером! – ответила Агата Кристафоровна, не принимая глупые вопросы от умного племянника. – Чуть не околела от холода и еле ноги волокла… Как ваши филеры сутками справляются?

Пушкин не стал раскрывать маленькие секретики: настоящих филеров в московской полиции еще не было. В Петербурге был специальный филерский отряд при департаменте полиции, выученный великим Евстратием Медниковым. А в Москве – ничего. Так что справлялись собственными силами.

– Все видели? – спросил он.

Тетушка даже фыркнула.

– О, какие тайны: ваша встреча с Агатой на Новинском, ваша поездка на Петровку в «Эйнем»…

– Что мадемуазель Керн делала потом?

Агата Кристафоровна вдруг поняла, что находится в шаге от того, чтобы нарушить данное слово: Агата взяла с нее чуть ли не клятву, что Пушкин не узнает о вчерашнем катании. Пока она сама не разберется: был Алабьев или ей показалось.

– Она пошла в «Континенталь»… Есть блины.

– А после блинов…

Тетушка не смогла подслушать, о чем эти двое шептались в прихожей. И не знала, какую версию лучше сочинить.

– Ну… Потом пошла на Красную площадь, там же масленичные гуляния.

– Далее…

– Далее… Да что ты мне, допрос, что ли, устроил?.. Мне надоело мерзнуть, нашла ее, и мы поехали домой. Есть блины.

– После того как она наелась в «Континентале»?

Тетушка поняла, что провалилась. Ну не умеет врать, хоть плачь. Позволить племяннику одолеть ее было категорически нельзя. И она перешла в наступление.

– Представь себе! – заявила она. – Дарья такие блины печет, что умереть можно.

Пушкин наблюдал за родственницей с холодным равнодушием.

– Спасибо, тетя, что не умеете врать, – сказал он. – Что происходило на самом деле? Почему Агата выглядит так, будто тяжко больна?

Врать дальше или держать слово, что, в общем, одно и то же, не имело смысла. Обдумав бессонной ночью то, что случилось, она пришла к выводу, что Агата недооценивает угрозы. Тут без помощи Пушкина не обойтись. Тетушка сказала себе, что возьмет реванш над племянником в другой раз.

– Агата следовала за одним человеком, которого заметила в гостинице. Чтобы заметить его, залезла на ледяную горку. Кто-то ее толкнул, и она полетела кувырком. К счастью, осталась цела, только небольшие ушибы. Ну, еще укололась о булавку.

– О какую булавку? – спросил Пушкин как можно равнодушнее.

– Какая-то дама обронила на горке, падая, она зацепила… Вот такая, – тетя показала пальцами размер. – С пумпышкой на конце…

– Где эта булавка?

– Выбросила, конечно! Зачем мусор собирать…

Искать в затоптанном снегу Красной площади так же бесполезно, как искать булавку в стоге сена. Даже еще бесполезнее.

– Она преследовала Валерию Макаровну?

Открывать последнее, что обещала не рассказывать, тетушке не хотелось. Но и врать больше не могла.

– Агата решила, что видела Алабьева…

Короткая и быстрая работа логики доказала, что Кирилл Макарович вряд ли вызвал такой горячий интерес мадемуазель Керн.

– Видела старшего Алабьева?

Тетушке оставалось кивнуть. Что непросто, лежа затылком на пуховой подушке.

– Поверь: она ошиблась. Ей показалась. Это все чепуха. Агата сама была не уверена, что его видела… Ну и что, что вернулся… Только, прошу, не выдавай меня… Сделай вид, что сам додумался.

Пушкин думал совсем о другом.

– Тетя, не мучьте себя… Лежать в уличном платье под одеялом жарко, – сказал он.

С одной стороны, Агате Кристафоровне было приятно, что она воспитала в племяннике такую сообразительность. Но теперь эта сообразительность обернулась против нее. Тем не менее она неторопливо скинула одеяло и опустила ноги в уличных ботинках на ковер.

– Только прошу вас: не повторяйте вчерашний подвиг.

– Не тебе меня учить! – строго заметила она. – Ты куда собрался? А завтрак? Дарья уже хлопочет…

– Когда Агата вернется, накормите ее блинами так, чтобы не смогла шевельнуться, – сказал Пушкин, стоя в дверях спальни. – Или свяжите по рукам и ногам… Дарья с ней справится. И обе запритесь в доме…

Агата Кристафоровна не успела сказать ничего нравоучительного, как в прихожей хлопнула дверь. Теперь оставалось решить, что делать ей. Разгадав хитрость Агаты улизнуть раным-рано, тетушка не могла понять: а что ей теперь делать? Нельзя же вот так взять – и послушаться Пушкина. Не бывать этому во веки веков!

Тетушка так рассердилась, что забыла попросить у племянника прощения. Чего требовал сегодняшний день. А он первым никогда не попросит, уж сколько лет одно и то же. Просто ужасный характер. Не зря Агата называет его «ледяное сердце». В чем-то она права…

• 49 •

Ничто человеческое приставу Носкову было не чуждо. Засидевшись вечером в гостях, под блины и масленичный стол, пристав остался ночевать. И хоть обязан был вернуться в любое время в участок, где находилась его казенная квартира, но иногда обязательства отступают перед человеческой слабостью. На самом деле почти всегда отступают, но что тут говорить.

Проснувшись рано утром на чужом диване, пристав выкушал лекарственную настойку, заел свежими, с утра испеченными блинами, попросил у всех прощения и сам простил друзьям их прегрешения и в отличном настроении направился в участок. Тут ему с порога сообщили о происшествии: в кабинете частного доктора на Кудринской улице с вечера лежит труп. Помощник Татарский нигде не мог найти Носкова, а сам трогать тело и доставлять в участок не решился ввиду исключительных обстоятельств. Что за обстоятельства, Татарский пояснить отказался, дескать, пусть его благородие самолично во всем разберется.

Доктора пристав знал и был о нем не самого лучшего мнения: не столько занимается святым долгом лечения, сколько набивает кошелек. Сам Носков не стал бы лечиться у Австидийского, даже если бы умирал на его пороге. А попросил бы отнести в мертвецкую участка, чтобы доктор Воздвиженский уморил окончательно.

Прибыв на Кудринскую, Носков обнаружил в приемном кабинете уличный холод. Австидийский дремал в кресле, одетый в пальто и шапку. Городовой Лопахин с напарником распечатали окна и распахнули настежь, чтобы морозный воздух задержал тление и запах. Тело лежало, как его на ковер опустил доктор. Молодой человек подогнул ноги, далеко откинув левую руку. Правая крючком прижалась. Галстук распущен, сорочка разорвана. Пристав не заметил ничего, что бы отличало погибшего от других несчастных. Ни топора в голове, ни кола, прошившего тело насквозь. Самый заурядный погибший. Он уже хотел обратиться с недоумением к помощнику, но тут в проеме сорочки заметил нечто, что его сильно взволновало.