В пекле огненной дуги - Виталий Мальков

Пограничники стремительным броском достигли очередной немецкой траншеи и вновь вступили в рукопашную схватку. Опять началось безжалостное смертоубийство.

На Александра набросился крепкий, среднего роста, немец с финкой в руке. Решив принять этот вызов, Александр спрятал пистолет в кобуру и выхватил свой «чёрный нож». Увернувшись от клинка противника, он сделал сложное обманное движение и ударил того в правый бок, в область печени. Тут же отпрыгнув назад, приготовился защищаться, но этого не потребовалось — немец застыл на месте и, покачнувшись, начал оседать. Ярость на лице врага сменилась растерянностью и удивлением, а затем — беззащитностью и страхом. Это преображение происходило какие-то считанные секунды, но оно успело ярко показать всё то, что испытывал сейчас немецкий солдат. И всё же, никакой жалости к нему Александр не испытывал.

«Не хрен было соваться! Не хрен! Никто вас, ублюдков, сюда не звал. Никто…»

Траншея была захвачена, но дальше продвинуться не удалось. Из глубины села появились густые цепи автоматчиков, прикрываемые несколькими бронетранспортёрами. Практически одновременно с ними справа показались четыре вражеских танка.

— Танки справа! — разнеслось по траншее.

Две боевые махины двигались прямиком на роту Васильева, а другие две заходили в тыл батальона, и этот их манёвр был очень опасен.

Заработал взводный ручной пулемёт ДП-27 Какорина. Иван бил по пехоте короткими очередями, экономя патроны, которых было не очень много. Периодически из ствола вылетали трассеры, облегчая прицеливание.

Под плотным огнём немцы залегли метрах в пятидесяти-шестидесяти и тоже поливали ответным свинцом пограничников.

«Молодец Ваня, грамотно действует», — мысленно похвалил пулемётчика Александр, не забывая посматривать в ту сторону, откуда к позициям роты быстро приближались бронированные машины. Судя по их очертаниям, это были Т-4.

Один из танков выстрелил, и снаряд разорвался в районе позиций первого взвода.

— Да где же бронебойщики? — закричал ещё кто-то из бойцов. — Почему молчат?

«В самом деле, почему они молчат?» — с тревогой подумал Александр, заворожённо глядя, как танк надвигается на взвод.

До него оставалось каких-то метров тридцать, когда неожиданно левая гусеница танка сползла и растянулась по снегу, а сама боевая машина резко повернулась влево, подставив под обстрел свой правый бок.

— Есть! Попали! — рядом появился Потапов. Его лицо светилось от радости. — Попали, товарищ лейтенант!..

Впрочем, радость сержанта длилась недолго, поскольку второй танк был уже возле позиций роты. Его массивное стальное тело тёмной громадиной нависло над головами бойцов, издавая хищный гусеничный лязг и страшное рычание, а под башней зловеще мелькал огонёк строчащего пулемёта. Ещё секунда-другая, и это рукотворное чудовище, созданное для убийства, начнёт давить и перемешивать землю, снег и человеческую плоть.

— Щас утюжить будет! — раздался чей-то истошный крик.

Александр представил себе эту жуткую картину и ощутил, как к горлу подступил ком, и внутри всё сжалось от страха. Но сильнее страха была обида, что ничего нельзя сделать, потому что нечем остановить этот проклятый танк. Здесь недостаточно одной только ярости и даже самого великого желания. Здесь бессильны всякие эмоции, если они не подкреплены чем-то более существенным — хотя бы противотанковой гранатой.

Мимо Александра кто-то пробежал, согнувшись, навстречу приближающейся махине, но кто именно — рассмотреть не удалось. Вроде бы это был рядовой Смирнов.

А в следующий миг, когда казалось, что уже ничто не в силах помочь, из окопа прямо под гусеницы немецкого танка метнулась чья-то тень, и танк содрогнулся от взрыва и замер, а его двигатель смолк — железное сердце монстра перестало «биться».

И только пару секунд спустя до сознания Александра дошло, что кто-то из его бойцов подорвал танк вместе с собой.

— Петру-ха! — закричал Потапов. — Петруха это, товарищ лейтенант!.. Петруха Смирнов… — Сержант сел на корточки, опёршись спиной о стенку окопа, и застонал, качая головой. — Что ж это он? А, товарищ лейтенант?.. Зачем так-то?.. Можно ж было просто бросить её. Можно ж было…

«А ведь тихий был, незаметный, — промелькнуло в голове Александра. — Кто мог подумать, что он способен на такое…»

Но размышлять о героическом поступке рядового Смирнова было некогда, потому что немецкие автоматчики поднялись и продолжили атаку, стреляя на бегу. Похоже, немцы решили во что бы то ни стало отбить траншею и отбросить русских. Они бежали вперёд, невзирая на плотный встречный огонь и на то, что несут большие потери.

И тогда капитан Васильев поднялся сам и поднял остальных своим криком:

— Ро-та, за мной! Впе-рёд! Ур-ра-а!

Александр даже не успел понять, какая сила выбросила его из окопа и заставила устремиться навстречу врагам. Всё это происходило словно не с ним, а с кем-то другим, на кого он смотрел со стороны. И вообще то, что творилось вокруг него, казалось не реальностью, а всего лишь кинофильмом. Иллюзия была настолько потрясающей, что захотелось узнать, чем же этот фильм завершится…

В одном из фрагментов фильма он увидел коренастого фрица, метящего ему штыком прямо в грудь. Александр инстинктивно уклонился вправо и, ухватившись левой рукой за винтовку врага, ударил его со всего размаха по лицу рукояткой пистолета. Брызнула кровь, и немец, отпустив оружие, схватился за разбитый нос.

А в следующем фрагменте кошмарного кино Александр уже колол штыком чужой винтовки другого гитлеровца. Штык вошёл в живот, легко пропоров плотную шинель и живую плоть. Вражеский солдат жутко заверещал и схватился за ствол винтовки. Его глаза были полны ужаса и боли. Александр потянул винтовку назад, но не смог выдернуть её. Тогда он упёрся в немца ногой и изо всех сил дёрнул на себя винтовку. На этот раз у него получилось — штык вышел из тела. Немец захрипел и упал на колени, держась за распоротый живот и пуская кровавые слюни. Смерть уже занесла над ним свою косу…

А плёнка кинофильма закрутилась дальше, и эпизоды замелькали, сменяясь один другим, и каждый из них потрясал непомерной жестокостью. В этих эпизодах люди без всякой жалости убивали друг друга разными способами: стреляли в упор, кололи штыками и били прикладами, резали ножами и просто душили. Повсюду лежали мёртвые и корчились в муках живые, но искалеченные. Всё это происходило, конечно, не здесь, а там, в том кошмарном фильме, который крутил какой-то неведомый, явно сумасшедший киномеханик. Нестерпимо хотелось, чтобы фильм этот как можно быстрее закончился или порвалась плёнка, потому что было невыносимо страшно смотреть то, что творилось «на экране». Но конец не наступал, и плёнка не рвалась — кровавое действие фильма неумолимо разворачивалось дальше…

Немцы вновь не выдержали натиска и попятились, а потом обратились в бегство. Они пытались обороняться в домах и сараях, но у них это плохо получалось. Пограничники уже вошли в раж, ощутив своё превосходство, и погнали врага, выбивая его из села.