Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Главная дорога от столицы к Веракрусу проходила от Пуэблы к Халапе, а потом вниз к побережью. Далее, вдоль побережья, она тянулась через пески и топи, что вкупе с постоянной жарой делало климат в этом регионе крайне нездоровым. Сама дорога далеко не на всех своих участках заслуживала такого названия. Местами то была всего лишь тропа для вьючных животных, что не мешало ей быть одним из самых оживленных маршрутов в колонии, ибо именно по ней перемещалась большая часть ввозимых в Новую Испанию и вывозимых отсюда товаров.

Ни малейшего желания ехать этой дорогой у меня не было, ибо она находилась под постоянным приглядом вице-королевских альгвазилов. Существовала и другая возможность – двинуться к крутым горным перевалам и выйти к побережью севернее дороги на Халапу. Мне доводилось охотиться в тамошних краях, и однажды я уже проделал весь путь до побережья. Там не было гаваней, туда не приставали корабли, а на немногочисленных плантациях выращивали бананы, кокосы, сахарный тростник и табак.

Путь по крутым, узким горным перевалам (сначала под тропическими ливнями, а потом в страшной духоте через болота с их болезнетворными испарениями) обещал быть трудным и опасным, однако здесь я рисковал встретиться лишь с редкими путниками, по большей части индейцами на ослах, да с небольшими караванами вьючных мулов, перевозившими в горы то, что выращивалось на плантациях, а вниз, к побережью, – необходимые товары: одежду, кухонную утварь и пульке.

Я вспомнил, как во время предыдущей поездки вдоль побережья наткнулся на древние индейские руины – Тахин. Это название я узнал от Ракель, имевшей обыкновение читать мне нудные лекции о великих индейских цивилизациях, которые существовали в Америке до высадки Кортеса. Теперь этот город превратился в заросшие травой развалины, но сохранились мощеные площадки, обнесенные каменными стенами. Ракель рассказывала, что такие площадки служили для игры с твердым каучуковым мячом, которую в древности приравнивали к священнодействию, ибо проигравшую команду приносили в жертву богам.

Но сейчас Тахин вспомнился мне в иной связи: в тот раз во всей округе мне встретился лишь один пост с дюжиной солдат, но поговаривали, что с тех пор корона приняла серьезные меры, дабы обеспечить безопасность побережья. Вполне возможно, что постов, а стало быть, и военных, способных проявлять нежелательное любопытство, там сейчас гораздо больше.

По всему получалось, что побережье для меня тоже не выход. Впрочем, хороших вариантов все равно не предвиделось, и в конце концов, изрядно поломав голову, я решил, что лучший способ спрятаться – это держаться у всех на виду, не избегая оживленных дорог, что ведут на Веракрус из столицы. Однако мне следовало сменить обличье.

Я придумал план, который вызвал бы восхищение и зависть у самого Наполеона. Переодевшись в заурядного торговца, я растворюсь среди огромного множества своих собратьев разного происхождения и достатка, беспрестанно снующих по колонии в погоне за наживой. Дороги здесь забиты индейцами, несущими грузы на спинах, метисами, ведущими навьюченных осликов или мулов, и важными купцами-креолами, которые путешествуют верхом на лошадях или в экипажах. В обоих направлениях тянутся караваны вьючных мулов, перевозящих серебро или маис. Для безопасности купцы старались собрать караваны побольше, часто в несколько тысяч животных, да еще к ним прибивалось множество мелких торговцев; так что затеряться среди такого скопления народа не составляло особого труда.

Правда, я не мог спрятать Урагана. Альгвазилы будут искать всадника верхом на прекрасном вороном, иссиня-черном коне. Ведь не удалось же мне одурачить Марину: она сразу поняла, что я приехал в Долорес на породистом жеребце. Чтобы избежать разоблачения, мне придется переодеться пеоном и обзавестись ослом или мулом, как и подобает простолюдину.

Переодевание сложностей не сулило, ибо под монашеской рясой на мне была надета одежда, оставшаяся от покойного мужа Марины. Я мог кардинально изменить свой облик, просто сняв и выбросив монашескую рясу. Правда, при этой мысли я поскреб подбородок: было бы неплохо заодно избавиться и от бороды.

Труднее всего оказалось расстаться с Ураганом, верным другом, моим крылатым Пегасом, который не раз уносил меня от опасности и, главное, служил живым символом той жизни, которой меня лишили, но которую я поклялся вернуть. Плохо мне будет без Урагана, ведь если я до сих пор выходил сухим из воды, то лишь благодаря его быстроте и отваге.

После того как между мной и гасиендой в Долоресе пролегли два дня пути, главным образом по бездорожью, я понял, что ехать и дальше на этом коне нельзя. Возле ранчо, где разводили рабочий скот для рудников, я набросил лассо на мула, оседлал его, убедился, что животное не упрямится и готово меня везти, после чего отвел Урагана в сторону.

– Прости, – печально сказал я ему. – Ты был моим amigo и спасителем, но теперь мы должны расстаться. Когда-нибудь мы непременно встретимся снова.

Я отпустил его на луг, где паслись кобылы, и ушел.

Верхом на муле, в одежде пеона, я перестал быть кабальеро Хуаном де Завала.

На следующий день я приобрел у одного торговца-метиса целый ворох одежды – главным образом серапе, которые представляли собой нечто вроде накидок из дешевых одеял, – выменяв его навьюченного этим товаром мула на своего с доплатой. Теперь мне предстояло идти пешком, но это было естественно для мелких торговцев. Почти все они, кроме погонщиков больших вьючных обозов, передвигались на своих двоих, а всех имевшихся животных использовали для перевозки товаров.

Единственное, от чего я не смог отказаться, так это от сапог кабальеро. То был подарок от моей любимой Изабеллы, и я скорее дал бы изрезать себя на куски, чем расстался бы с ним. В глубине души я знал, что когда-нибудь вновь обзаведусь состоянием, а может быть, даже и тем заветным благородным титулом, к которому так стремилась моя возлюбленная, и с триумфом вернусь обратно. И вот тогда я первым делом продемонстрирую Изабелле, что на мне по-прежнему те самые сапоги, которые она мне подарила. Впрочем, понимая, что в моем новом положении подобная роскошь неуместна, я перестал чистить сапоги, скрыв их отменное качество под слоями грязи.

В смиренном облике мелкого торговца, с навьюченным товарами мулом, я направился на юг, к месту, которое описала мне Ракель. Правда, толком ни она, ни ее ученые друзья да, пожалуй, вообще никто на свете не знал его истории. То был загадочный мертвый город, обитель духов, богов и древних тайн.

Теотиуакан

Не встретив на горных тропах и перевалах ни единой живой души, я наконец добрался до долины Мешико и одного из самых необычных городов на земле. Города богов и духов усопших.

Одно лишь его название, Теотиуакан (индейцы произносят: Те-о-ти-уа-Кан), вызывало у ацтеков восхищение и страх.

Я, признаться, не из пугливых. Мне доводилось в одиночку охотиться в самых диких горах и лесах нашего великого плато, в джунглях на восточных склонах и даже в пустынях к северу от Сакатекаса, населенных свирепыми дикарями. Вооружившись луком и стрелами, я ходил на ягуаров, хищников столь быстрых, что они способны отбивать лапами стрелы в полете, и столь могучих, что они могут единственным ударом когтей вспороть человеку живот и выпустить кишки. Сражался я также и с не менее страшными противниками – людьми – и убивал их. Словом, я сталкивался с куда большими опасностями, чем подавляющая часть моих ровесников, и никто никогда не мог обвинить меня в трусости. Но я не пытаюсь даже делать вид, что не боюсь, когда дело доходит до духов.