Соня и ведьма - Даха Тараторина

Она и не ждала, что Кириан будет счастлив. Ковен — его семья, его дом. Нели приняли, как ученицу после совершеннолетия, его же колдуны воспитывали с младенчества. И вряд ли ему сообщили хорошие новости. Назвали супругу отступницей и приказали развестись? Отлучили? Лишили магии? Конечно же, его звали не для дружеской беседы. Не сегодня. Не после того, как Нели отказала им.

Наверное, он сидит так добрую половину ночи, а жена всё не решается повернуться, показать, что тоже терзается сомнениями и не сомкнула глаз. Она лежит с одной стороны ложа, он сидит с другой. И алое покрывало, скомканное и растёкшееся посередине, кровавой полосой разделяет их, как неприступная крепость.

Ведьма не выдерживает первой. Она протягивает руку и касается его бедра. Кириан вздрагивает и сжимает её узкую ладонь своей.

— Всё хорошо, Нели. Спи.

Всё хорошо. Всё хорошо. Всё хорошо, Нели.

Она повторяет и повторяет эти слова про себя. Снова и снова, раз за разом, как самое важное на свете заклинание. Повторяет, когда утром маги стучатся в их дом. Повторяет, когда Кириан выходит к ним навстречу и долго, опустив голову, слушает. Повторяет, когда муж, поднимаясь по лестнице, вдруг останавливается и сильно, больно ударяет кулаком в стену. Так, что висевшая рядом картина срывается с гвоздя, а с костяшек мгновенно сходит кожа.

— Катитесь к гоблинам! Я не стану этого делать!

И повторяет много позже, когда дом, где когда-нибудь могли родиться их дети, заваливают бездыханные тела. Братья и сёстры, друзья и знакомые. Те, с кем они ели за одним столом и те, с кем разучивали заклинания. Они лежат здесь, с пустыми взглядами и укоризненно бледными скулами.

Кириан вырывает души из их тел, и с каждым убитым словно умирает сам. Но нападающих становится всё больше.

— Нели, нет! Жди наверху! — пытается супруг остановить её. Но врагов слишком много. Он не справился бы один. Они текут сплошным потоком, лезут в окна и ломятся в двери. И ей тоже приходится убивать. Многих, очень многих.

«Всё хорошо, Нели. Всё будет хорошо», — повторяла она про себя, но вслух говорит совсем не это:

— Мне плевать, сколько вас там, слышите? Я уничтожу каждого! Убью всех, кого придётся убить, если вы не оставите меня в покое!

Передумал ли он в этот миг или принял решение намного раньше? Кириан приближается к ней, бледный, как каждый из лежащих на полу собратьев, с лицом, будто скованным льдом. Он обнимает её, прижимает к груди.

— Сдайся, — его пальцы больно впиваются в кожу. Наверняка завтра от них останутся синяки. Если, конечно, она доживёт до завтра. — Всё хорошо, Нели. Спи.

Заклятие погружает её в кошмар. Бросает в горячку, от которой трещат кости. Оно топит в водовороте дыма и копоти, жжёт, болезненно перетягивает запястья. Иногда, когда боль немного отступает, кажется, что рядом есть кто-то, кто сжимает её ладонь. Но наверняка просто кажется.

— Прости, девочка. Но у нас нет выбора.

— Будь благословенна в новой жизни.

— Великая Мать примет тебя в объятия и простит за земные деяния.

— Да заслужишь ты прощение погибших.

Выныривая из бреда, из алой, застилающей разум горячки, она видит лица. Они сменяют друг друга, их рты раскрываются, а слова, наверное, должны служить утешением. Но разве можно сказать осуждённой ведьме что-то, что способно принести облегчение?

Она не слышит, но знает, что снаружи готовят костёр. Пока с ней прощаются, пока каждый из выживших врёт ей, что желает светлого пути в посмертии, а мысленно проклинает, на площади уже складывают хворост. Готовят верёвки, насквозь пропитанные магией, способные удержать самую строптивую ведьму. Удержать, но не заставить расстаться с силой добровольно. О нет, Нели не доставит им такого удовольствия! Не станет торговаться, вымаливая унизительную жизнь. Она умрёт с честью и заберёт Силу с собой. Сила последует за ней в любой из миров. Сила — всё, что у неё осталось.

Когда её привязывают к столбу, когда пламя взвивается и трещит, предвещая похоронные гимны, остатки ковена магов вздыхают, наконец, с облегчением. Никто не сойдёт живым с костра, приготовленного для ведьмы, никого не пощадит магическое пламя. Колдуньи, убивающей сестёр и братьев ради собственного спасения, не станет. Исчезнет та, что запятнала имя ковена магов. Никто не сочувствует Нели, никто не жалеет. Никто не станет страдать, когда ветер унесёт остывший пепел, бывший некогда горячим телом.

— Нели! Нели, нет! Пропустите! Нели!

Она отхаркивает спекающиеся от дыма лёгкие, захлёбывается от слёз, но не смотрит на того единственного, кто пытается пробиться к костру и голыми руками раскидать алые всполохи хвороста. Это не Кириан, а остальные не слишком-то её волнуют. Магический огонь не уничтожить и не остановить, поэтому никто не пытается оттащить от места казни полоумного.

Ей стоит сказать что-то на прощание. Что-то едкое. Что-то, что заставит их запомнить ведьму, виноватую лишь в том, что родилась с особенным даром, вызывающим страх и зависть — худшие чувства, неподвластные никому из смертных. Она хочет хотя бы рассмеяться, но не уже не в силах.

Сквозь завесу дыма ещё можно разглядеть знакомые лица. Но ни на одном из них нет сочувствия.

Кириан стоит в толпе, глядя в пламя, беззвучно шевеля губами. Эти губы не раз покрывали поцелуями её тело, не раз признавались в любви и не раз обещали всегда быть рядом.

Он поднимает руку, сгибает пальцы, впиваясь ими в воздух, и дёргает на себя, точно пытаясь вырвать что-то.

Быть может, надеется, что она поблагодарит его за избавление от страданий?

Он очень, очень ошибается.

Эти два дня я провела как в тюрьме со строгим надсмотрщиком в комплекте. Надсмотрщик готовил чай, подтыкал одеяло и сжимал мою горячую ладонь своими тонкими пальцами музыканта. Теми самыми пальцами, которые вырвали душу Нели, которые являлись в нашем с ней общем кошмаре, стоило задремать. Кир не уходил, словно боялся… словно знал, что, если оставит меня одну, больше мы не увидимся.

На третьи сутки, устав рычать в не затыкающийся телефон, он смирился с тем, что на работу явиться придётся.

— Как ты себя чувствуешь? — он погладил мою щёку, а я зарылась посильнее в подушку, якобы спросонья. Невнятно пробормотала:

— М-м-м…

— Мне придётся ненадолго уйти. Справишься сама?

Я натянула одеяло до самого носа и молча показала большой палец. Прислушалась. Ни шагов, ни скрипа двери не раздавалось. Я высунулась из-под одеяла: Кир стоял посередине комнаты, скрестив руки на груди и проницательно, испытующе глядя на шаурму из одеяла и человека.

— Соня, — позвал он.

— Что?

— Не нужно мне лгать.

Он не стал дожидаться ответа. Развернулся и быстро вышел из комнаты.