Поцелуй Морты - Андрей Денисов

Нора промолчала, но подумала, что Нугзар слишком легкомысленно относится к этому кубанскому клану. Необязательно выглядеть высоколобым интеллигентом, чтобы обладать магической силой, чаще как раз бывает наоборот.

– Наталья очень сильная ведьма. Да и старик неплох, – как можно более мягко возразила она.

Нугзар раздраженно пожал плечами: этой женской манеры сглаживать углы раньше он за супругой не замечал. Она всегда предпочитала жесткую игру, это больше всего ему нравилось в ней, и он вдруг понял, что его злит в последнее время: она стала слишком склонной к компромиссам и гнет свою линию исподтишка.

– Интересная фамилия – Семиглазовы, редкая, – задумчиво произнес он, помолчав. – У них в роду были ясновидящие?

Нора щелкнула мышкой: весь экран заполнило простоватое лицо русоволосой девушки с двумя смешными косицами по бокам.

– Это дочь Натальи, она Зрячая…

– Подружка Альтернатора! – Нугзар насупил брови и покраснел от гнева, глаза у него налились кровью: – Я так и думал! Он изменяет наши судьбы одним своим появлением.

– А девчонка предупреждает их о каждом нашем шаге. Что-то надо делать, иначе мы скоро начнем разваливаться на куски! Посмотри на себя!

Нора подтолкнула Нугзара к большому зеркалу, висевшему на стене. Да… Мало того что они постарели – в глазах у обоих появилась неуверенность, совершенно им несвойственная.

Нугзар был ужасно недоволен Норой, которая непонятно почему стала позволять себе говорить с ним покровительственно, и решил в одиночку натравить Тьму на эту семейку Семиглазовых, но чувствовал такую слабость, что сначала решил подзарядиться хотя бы крохами энергии, которые перепадают от негативно настроенных индивидуумов. Ему захотелось пройтись, развеяться, побыть среди людей и отдохнуть от жены, которая в последнее время стала просто невыносимой. Он полежал в целебной ванне, надел темно-синюю тройку, повязал галстук цвета эдемского змея и отправился в ресторан. Теперь, подумал он, после позорной сцены на кухне пришло время кулинарных изысков и благородных напитков.

Нугзар выглядел успешным бизнесменом средней руки, чему способствовали его манеры уверенного в себе человека, движения, насмешливый взгляд и безукоризненно начищенные ботинки… Поразмыслив, он направился в «Пекин». Столик ему достался очень славный, скатерть была льняной и белоснежной, изящная сервировка и вежливый официант дополнили приятное ощущение покоя. Музыкантов еще не было, и это устраивало Нугзара: хотелось тишины, а тихое позвякивание столовых приборов само по себе создавало легкий музыкальный фон.

Оглядев сидевших за столиками посетителей, Нугзар приметил молодую пару: он – типичный русский яппи, она, видимо, стриптизерка. Странное сочетание, как поджаристый бифштекс и ванильная карамель. Едва уловимый налет вульгарности, свойственный ей, нельзя было компенсировать ни отличным костюмом, ни безупречными туфельками. У нее всего было немножко слишком, как говорят англичане. Макияж девушки был самую чуточку ярче, чем следовало, ногти чуть длиннее, а улыбка чуть шире, чем требовали обстоятельства.

Нугзару нравилось на глазок определять суть человека, не влезая к нему в подсознание, это было своего рода игрой. Девушка ела то правой, то, спохватившись, левой рукой и постоянно прихлебывала из бокала. О чем они говорили, не было слышно, но, судя по жестам, она что-то требовала, а спутник пытался ее успокоить, но это плохо удавалось.

Любопытно, как эта девица подцепила такого благополучного молодого человека? Неужели повесилась ему на шею в стрип-клубе? И что они делают в таком консервативном заведении, как «Пекин»? Нугзар решил не выпускать парочку из поля зрения и сосредоточился на заказе.

Мало веселого пихать в свой желудок все подряд, поэтому сейчас очень хотелось красивой еды. Ему подали рыбное ассорти и черную икру на льду, с розочками из свежайшего масла. Овощной салат с авокадо в вычурной салатнице. Жюльен и осетрину. Зразы по-польски и рулетики из свинины в винном соусе. Нугзар ел и наслаждался. Ел и наблюдал за парочкой.

Дождавшись окончания их ужина, Нугзар расплатился с официантом, причем оставил ему мизерные чаевые, чтобы тот хорошенько разозлился и поделился с ним энергией. Потом пристроился за выходившими из ресторана молодыми людьми. На него напала веселость, и он уже решил, что предпримет для своего развлечения. Было ясно, что яппи всячески отделывается от девицы и хочет добром и миром закончить отношения. Нугзар легонько взмахнул рукой, по-особому сложив пальцы, и направил невидимый заряд энергии в спину уходившему парню, тот вздрогнул.

Теперь у него резко изменятся намерения, и он будет умолять свою вульгарную подружку выйти за него замуж. Соответственно, его карьера пойдет крахом, о спокойной жизни можно будет забыть. Отныне нормой для него будут ежедневные скандалы на почве ревности, подавление тревоги и досады алкоголем, а затем он покатится по наклонной плоскости и дойдет до преступления и тюрьмы, где долго не проживет.

Очень приятно. Нугзар решил, что позже, может быть, даже через несколько лет он отыщет их и снова выпьет их эмоции. Он рассмеялся: это ведь долгосрочное вложение капитала – почти пенсионный фонд.

И он в хорошем настроении отправился домой, купив по дороге бутылку дорогого коньяку и коробку хорошего шоколада для Норы.

Изольду Николаевну привезли на улицу Матросская Тишина в знаменитую Преображенскую психиатрическую больницу. Ее длинное двухэтажное здание, построенное еще в девятнадцатом веке в классическом стиле, было выкрашено, как и полагается сумасшедшему дому, в желтый цвет и окружено прекрасным, более похожим на лес, парком. Это было заведение с традициями. По преданию, еще в 1857 году сам Николай Васильевич Гоголь, почувствовав приближение безумия, приехал сюда в намерении остаться на лечение, но так и не решился это сделать.

Зато у Изольды Сидоркиной никто не спрашивал о ее планах, поскольку ее состояние ясно указывало на буйное помешательство. Во всяком случае, у лечащего врача новой пациентки ни малейших сомнений в этом не возникло.

Игорь Зиновьевич Кронфельд работал в психиатрии давно. Его считали светилом, с его мнением считались, а к высказываниям прислушивались. И только он один понимал, что знает так же ничтожно мало, как и в тот день, когда он первый раз переступил порог этого заведения.

Иногда ему казалось, что он улавливает суть происходящего, но истина опять ускользала, как живая рыба из рук, и он оставался в том же недоумении. Игорю Зиновьевичу казалось, что сколько-нибудь повлиять на состояние больных просто невозможно. Это не мешало назначать лекарства и физиотерапевтические процедуры, собирать консилиумы и выписывать больных в состоянии стойкой ремиссии. Он принимал измученных родственников и участливо выслушивал одно и то же – «мой сын был таким хорошим мальчиком» или «моя дочь была такой замечательной девочкой». И всем говорил одно и то же: мы не боги, но делаем все, что можем.

Часто ему казалось, что притворяются все: врачи, медсестры, нянечки, сами больные и их родственники. Он боялся, что безумие, как зараза, охватит и его самого, и никому не мог в этом признаться. Игорь Зиновьевич особенно не любил дежурить по ночам, но один-два раза в год все-таки приходилось.