Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Владимир Контровский

Так и ездил Дементьев на своей «Антилопе-Гну» до самого конца войны — уродливая колымага не вызывала нездорового интереса у вышестоящего начальства. И лишь однажды комполка залез в «опель», оглядел богатую кожаную обивку и сказал: «А ты, братец, хитер. Ладно, езди — на твою «Золушку» никто не польстится».

* * *

Кровавое полотно войны соткано не только из боев, грохота взрывов, лязга гусениц, радости побед и похорон павших товарищей. Война — это жизнь среди смерти, и человек — существо, умеющие приспосабливаться ко всему, — привыкает к жизни на войне и живет, хотя ему же самому во времена мирные такая жизнь показалась бы невозможной.

Осенью сорок четвертого армия Катукова была выведена в резерв. Четыреста пятый дивизион «катюш» отдыхал в облитых золотом осенних листьев лесах под Немировым, на границе с Польшей, и после двухмесячных тяжелых боев жизнь эта казалась райской. Жизнь в дивизионе текла размеренно. Серьезных ЧП не было — так, мелочевка: кто-то нарежется до чертиков, у кого-то с кем-то возникнет конфликт из-за женщины, кто-то от усталости уснет на посту. Гиленков разбирался со всей это мелочевкой оперативно, не вынося сор из избы, — в большинстве своем солдаты и офицеры 405-го гвардейского давно уже воевали вместе и хорошо знали друг друга. Пожалуй, наиболее примечательным нарушением за все это время была выходка расчета одной из «БМ»: бойцы умудрились залить запасной бензобак машины спиртом и почти постоянно пребывали в блаженном состоянии, пока комдив не дознался об источнике алкогольного изобилия и не покарал изобретателей. Общую идиллию несколько портил особист дивизиона Васька Селиверстов, тупой крестьянский парень, пьянь и стукач по призванию, но к нему Гиленков нашел индивидуальный подход. Он взял его на крючок, прочитав все донесения, который тот забыл по пьяному делу. С тех все донесения Васи в СМЕРШ шли через Гиленкова, а то и писались под его диктовку. Дементьев предлагал другу и вовсе избавиться от Селиверстова, доложив по начальству о пьяных безобразиях Василия, но Юра отверг этот дружеский совет.

— Вася уже не опасен, — сказал Гиленков, — он ходит на поводке. А вместо него могут прислать какую-нибудь темную лошадку, и что мы тогда с тобой делать будем?

— Резонно, — согласился Павел.

А леса вокруг кишели дичью. Зверья, особенно зайцев, за время войны тут развелось великое множество. На них никто не охотился — немцы запрещали местному населению иметь ружья, — и Гиленкову пришла мысль устроить ночную охоту. Ноги охотники решили не утруждать — стреляли с автомашины. Заяц, попавший в луч света от фар, бежит строго по прямой, не сворачивая, — легкая добыча. За одну ночь взяли несколько десятков зайчишек и отправили трофеи на солдатскую кухню.

Однако ночная стрельба вблизи расположения 1-й танковой бригады встревожила ее комбрига, полковника Горелова. На совещании у командира корпуса он потребовал найти виновных и строго наказать. Егерям-«эрэсникам» пришлось бы солоно, если бы Гиленков не сообразил пригласить на такую охоту генерала Дремова.

Но дело могло бы кончиться печально, если бы о браконьерской охоте узнал Катуков. Рано утром после одной такой вылазки в дивизион заявился начальник артиллерии армии генерал Фролов. Он прибыл с обычной проверкой и узрел многочисленные заячьи шкурки, развешенные на деревьях для просушки — в дивизионе нашелся свой мастер-скорняк.

— Откуда трофеи? — поинтересовался Фролов.

— В части организована группа охотников, хороших стрелков, товарищ генерал! — тут же нашелся Гиленков. — Группа снабжает мясом солдатскую кухню. А шкурки выделываем — не пропадать же добру, товарищ генерал.

— Забота о солдатах — это хорошо, — одобрил генерал и с миром отбыл восвояси.

У Дементьева отлегло от сердца. Узнай Катуков, как именно охотились «эрэсники», он спустил бы шкуру и с Гиленкова, и с Дементьева примерно так же, как скорняк снимал ее с несчастных зайчишек. Командарм был заядлым охотником, возил с собой охотничье ружье и даже собаку, но свято чтил кодекс охотника и злостного браконьерства не терпел ни под каким видом.

…Осенью сорок четвертого жизнь казалась капитану Дементьеву почти мирной, но война стояла рядом, глядела в глаза и не давала о себе забыть. Коричневый Дракон пятился, отползал, тяжело дыша и раздувая свои бронированные бока, иссеченные ударами русских мечей, однако силы у него еще были. И Зверь отплевывался длинными струями пламени, бил когтистыми лапами и рычал. Рычание это походило уже на тоскливый предсмертный вой — Дракон чуял близкую свою погибель, — но Зверь не был бы Зверем, если бы, даже издыхая, он перестал бы убивать.

«Идите, и убейте его!» — звучало в сознании Павла, и он знал, что пойдет, пойдет до конца, что бы не ждало его впереди. А впереди — впереди была Германия.

Мне отмщение, и Аз воздам!

Ветхий Завет, (Пятая книга Моисеева)

Новый Завет, (Послание к Римлянам апостола Павла)

Кулак, затянутый в латную перчатку танковой брони, сжимался. Двадцать пятого ноября сорок четвертого года Первая гвардейская танковая армия вышла из состава Первого Украинского фронта и вошла в состав Первого Белорусского фронта. В декабре сорок четвертого танковая армия Катукова перебазировалась под Люблин, а в январе сорок пятого сосредоточилась на Магнушевском плацдарме, полностью готовая к наступлению. Восьмому гвардейскому механизированному корпусу генерала Дремова была поставлена задача форсировать реку Пилицу, затем выйти к реке Бзура, в район Ловича-Кутно, далее наступать на Познань и выйти к Одеру.

Тринадцатого января дивизион переправился через Вислу — на этот раз переправа прошла спокойно, без надсадного воя «юнкерсов» над головой: фронт отодвинулся далеко на запад. По мосту сплошным потоком шли танки, автомашины, самоходные орудия — особенно много было самоходок, гораздо больше, чем раньше, во время предыдущих наступлений Первой танковой.

— Экая силища… — донеслось до слуха Дементьева.

— И слава богу! Больше техники — меньше потерь. Чай, не сорок первый год.

«Да, арифметика простая — солдатская» — подумал Павел.

К вечеру следующего дня, когда дивизион вышел на исходные позиции, из штаба корпуса вернулся майор Гиленков.

— Когда наступление? — был первый вопрос, который задал ему Дементьев.

— Завтра, капитан, завтра. Будем ломать «Восточный вал». Задача — выйти к Одеру. За первые четыре дня корпус должен пройти сто тридцать километров. Засиделись-застоялись, теперь разомнемся!

Ночь перед наступлением — время особое. В воздухе висит нечто незримое, словно скапливается там грозовое электричество, готовое разрядиться рукотворной молнией, как только электроды — русские и немецкие войска — сойдутся.

Закончив с комдивом все неотложные дела, Дементьев отошел в сторону от боевых машин. Вокруг безмолвствовал зимний лес, на лапах елей лежали густые снежные шапки. В тишине, нарушаемой только шорохом дыхания, отчетливо было слышно шипение ракет, то и дело взлетавших над передним краем. «А завтра эту стеклянную тишину, — подумал Павел, — раздробит на осколки рев моторов и грохот орудий. Как нелепо устроено все в этом мире!».