Гадальщик на камешках - Мирча Элиаде

— Призрак, господа, призрак в лесу… — едва выговорил один из них.

— Мутит лес, однако, — прибавил другой. — Великан, каких никогда и не бывало. Дьявол, не иначе!

В этот миг лес как-то странно зашевелился, и целый поток камней и камешков обрушился на дорогу. Мы и вовсе застыли. Люди сгрудились возле машины, подняв кирки. А между деревьями, согнувшись пополам, точно для того, чтобы спрятаться за их вершинами, появился мой приятель Кукоанеш. Он был совершенно наг, если не считать лохмотьев от одеял, которые болтались у него вокруг бедер. И когда на дороге он выпрямился, то показался мне раза в три выше, чем был, когда мы видели его в последний раз. (Что касается его роста, то мнения наши разделились: мой знакомый склонялся метрам к пятнадцати-шестнадцати, я — к двадцати-двадцати двум, а кое-кто из землекопов полагал, что было в нем метров тридцать.) Но он оставался все так же пропорционален, сохранял человеческий облик, устрашали только необыкновенные, немыслимые его размеры. Выросла у него и борода, ниспадавшая волнами на необъятную грудь. Он шел ни на что не глядя и, без сомнения, раздавил бы нас, если бы не заметил зажженные фары нашей машины. Эти огни словно бы напомнили ему о чем-то, пока еще важном, и на секунду он приостановился, повернулся к нам. Но в следующий миг пожал плечами и отвернулся. Он спустился в долину и медленно, не спеша, стал подниматься по другому, безлесному склону. Очень быстро он добрался до гребня, и мы опять увидели его во весь рост — посеребренного лунным сиянием, с развевающейся бородой, словно видение конца света.

Это и был конец. В последний раз Эуджена Кукоанеша видели те люди, которых нельзя обвинить в том, что им все примерещилось. Впоследствии его еще долго повсюду искали. Вести, которые доходили до меня, были недостоверны. В октябре говорили, будто его видели бэрэган-ские крестьяне, которые в полночь возвращались с полей, и будто один шаг его равен сорока, а то и пятидесяти метрам. Но, как всегда бывает в подобных случаях, следы его гигантских шагов стер дождь, потому что Кукоанеш выходил только в дождливую погоду (возможно, именно для того, чтобы не оставить следов, а может, боясь раздавить людей, он выходил только по ночам и в плохую погоду, когда все сидят по домам). К концу того же месяца его видели на севере от Констанцы, он шел по направлению к морю. Кое-кто даже утверждал, что видел, как он входил в море и как поплыл, но опрос, который провели несколько дней спустя, свидетельствует, что подобные заявления не имели под собой никакой реальной почвы. Больше я ничего уже не слышал об Эуджене Кукоанеше.

Февраль, 1945 года

Его было видно издалека: он шел медленно по пляжу. У него была странная походка. Он ступал осторожно, опасливо, останавливался, пристально вглядывался в песок, словно что-то искал, потом вдруг менял направление и шел к морю, торопливо шагая по сырому песку, или резко сворачивал к дюнам, туда, где песок смешивался с глиной, а среди камней попадались колючие растения с бледно-голубыми цветами. Когда он подошел совсем близко, Эмануэль с изумлением понял, что это старик. На нем была летняя куртка, выцветшая, белесая, неопределенного цвета брюки, теннисные туфли и полотняная шляпа с загнутыми краями, издали похожая на матросский берет. Шагах в десяти от Эмануэля он остановился, провожая взглядом молодую пару: они только что встали со своего места и, набросив на плечи купальные халаты, шли вверх по берегу. Потом принялся ходить вокруг того места, где еще видны были следы лежавших тел, — осторожно, словно боясь разрушить что-то очень ценное. Наклонился, поднял камень, внимательно оглядел его, покачал головой и печально улыбнулся. Снова осмотрел следы тел на песке и нахмурился. Какое-то время он пребывал в нерешительности, играя камнем, подбрасывая его кверху, потом вдруг повернулся к морю и швырнул камень далеко поверх волн. Плюнул и направился к Эмануэлю.

— Вы их знаете? — спросил он, указывая рукой на уходящую парочку.

— Только в лицо. Это чета Вэлимэреску. Кажется, из Фокшень. Он, если не ошибаюсь, адвокат, а жена его учительница.

— Жаль их, они так молоды, а когда еще и радоваться жизни, коли не в молодости?

И он опять повернулся к морю и еще раз плюнул с досадой.

— А что? — спросил Эмануэль. — С ними что-нибудь случилось?

— Нет. Но непременно случится. Они пробудут здесь недолго. И уедут. Завтра-послезавтра…

Эмануэль выпустил из рук книгу и с улыбкой взглянул на него.

— Но ведь они только что приехали, — сказал он. — В прошлую субботу. И недели не прошло…

— Они уедут, — решительно повторил его собеседник. — Получат телеграмму и уедут.

— Какое-нибудь несчастье в семье, — равнодушным тоном произнес Эмануэль.

— Нет-нет, совсем другое. Видите ли, они уедут вместе, но очень скоро расстанутся, и дальше он поедет один. И долго пробудет вдали от всех. Он и представить себе не может, как долго он там пробудет. Очень жаль, потому что оба они молоды. Они будут очень редко видеться, — как говорится, раз в год по обещанию…

— Вот как! Возможно, вы и правы. Я заметил, когда разговаривал с ними, что он точно боится чего-то. Видимо, его пугает, что его призовут в армию.

— Вот-вот! — воскликнул старик. — Поэтому они и уезжают…

— Он говорил, что ему всегда и во всем везло. А вот с армией не посчастливилось. Он попал в противовоздушную оборону, и до поры до времени ему удавалось избежать призыва благодаря протекции и связям. Я почувствовал, что ему страшно…

— Теперь ему этого не миновать, — сказал старик.

— Два-три месяца в разлуке с женой… — улыбаясь, произнес Эмануэль.

Старик решительно покачал головой:

— Речь идет не о двух-трех месяцах. Я вам говорю: этот молодой человек долгие годы не сможет вернуться домой. Завтра-послезавтра начнется война, и, если он будет в противовоздушной обороне…

— Начнется война? — переспросил Эмануэль. — Впрочем, что тут удивительного? Все об этом знают. Сегодня, завтра, через год, через дна, но войны не миновать…

— У него все гораздо хуже, потому что ему придется жить в разлуке с женой еще до наступления войны. И долго…

— Но откуда вам это известно? — спросил Эмануэль, резко вскинув голову и пристально глядя на него.

Человек снял с плеч куртку, аккуратно сложил ее, оглянулся вокруг и сделал несколько шагов в сторону большого красноватого камня. Положил куртку на песок возле камня, вернулся и сел лицом к Эмануэлю, спиной к морю. Эмануэль протянул ему пачку сигарет.

— Нет, спасибо, я давно не курю. А когда в молодости курил, то курил трубку. Я, знаете ли, долгое время был моряком, — добавил он. — Потом целых пять лет служил смотрителем на маяке в Тузле. А теперь я что-то вроде рантье. Но мне нравится жить здесь, между Тузлой и Мангалией. Я люблю Добруджу, — сказал он после короткой паузы. — Я Василе Бельдиман, внук Леониды Бельдимана, знаменитого Леониды Бельдимана, если это имя вам о чем-нибудь говорит.